Подноготная любви

Чтобы понять всю глубину библейской терминологии, надо помнить, что множество слов от неблагоговейного обращения приобрели дополнительные значения, подчас ложные, в особенности такие слова, как «вера», «покаяние», «молитва». Массовое сознание придаёт этим словам значение, которое нисколько не отражает первоначальный их смысл, но только тот уровень, которого это массовое сознание достигло. Или, лучше сказать, вкладываемый смысл показывает, насколько это массовое сознание безнадёжно. Когда Иуда «покаялся», то в тексте Писаний, разумеется, имелся в виду не высокий смысл этого слова, а массовый. Иуда просто пожалел, что поступил так, что надежда на исполнение его сокровенных желаний исчезла. Такого рода «покаяние» не освободило его от обессиливающего влияния психомировоззренческой травмы от предательства и уж, тем более, не привело к изменению у него тела духа. Произойди это преобразование, Иуда получил бы возможность к беспримерному служению. На его примере люди видели бы превосходящую всякое воображение всепрощающую любовь Божью, настолько необъятную, что прощение может получить даже тот, кто предал и Самого Сына Божия на смерть и притом крестную. Но Иуда, удавившись, такую возможность утратил, что не случайно: он служения и не искал.

Ну, а чт`о есть покаяние в высоком смысле, к сожалению, объяснить невозможно, можно только обсудить, и то с теми, кто через опыт покаяния уже прошёл. Остальным, слушая обсуждение, остаётся только кивать головами в знак того, что… А кто их знает, в знак чего они кивают, просто они все так обычно поступают.

«Вера» — слово не менее многозначное. В высоком смысле — это связь с Богом, общение с Ним и в Нём возрастание. В массовом, общепринятом смысле — это убеждённость в чём-то, не «отягощённое» сомнениями критического ума. Но подобного рода убеждение — даже в существовании Бога! — не более чем следствие гипнотического внушения. И, как всякое неизжитое внушение, противоположность благословения. Поэтому, как мы уже говорили, не случайно, что в русском переводе Библии, сделанном в рамках государственной формы религиозности, в «Откровении» «вера Иисуса» (Откр. 14:12 и др.), то есть вера, присущая по Духу соблюдающим заповеди Божьи, переведена как «вера в Иисуса». Такая ошибка закономерна, и только такая вера присуща массовому сознанию. Но и бесам тоже! «Ты веруешь, что Бог един: хорошо делаешь; и бесы веруют, и трепещут. Но хочешь ли знать, неосновательный человек, что вера без дел мертва?» (Иак. 2:19, 20).

Высокое слово «молитва», рождённое теми, кто понимал, тоже было обречено на иное в народе значение, и это второе значение не могло не стать более распространённым. И, в сущности, единственно известным. Отсюда, подобно тому как в Писаниях слово «вера» употребляется с двумя значениями, подобно тому как слово «покаяние» употребляется в двух смыслах, аналогично и слово «молитва» в Евангелии не могло не присоединить к себе второго значения, хотя бы уже по той причине, что воплощённое Слово пришло в уже сложившуюся языковую среду.

Отсюда, в определённом смысле, и просьба Иуды к Богу благословить на предательство — молитва, и стояние фарисеев на коленях перед Великой Субботой, Пасхой Распятия, — молитва, и повторение тысячи раз одной и той же комбинации слов до достижения восторженного состояния полного кретинизма — тоже молитва, но и разговор Авраама с Богом — тоже. Поэтому, когда в Гефсимании Христос, в сущности, обращался к Собственной памяти (Бог Его, разумеется, слушал, но не слышал), когда человеческая плоть Его, греховная в силу рождения от земной женщины, рождённой от предков по имени Адам и Ева, эта плоть Его всячески противилась тому, чт`о ей предстояло претерпеть на кресте Голгофском, просьба была о чаше иной, чем предуготована была от начала. И это — молитва.

Но и опыт Авраама, и опыт Моисея, и опыт Самого Иисуса в любую другую ночь, кроме предваряющей Великую Пасху, — опыт, который мог бы быть достоянием каждого. Ведь Бог не отвечает не потому, что не желает общения, а потому, что Его не хотят слышать и слушать.

В Молитве воспаряет дух и возрастает душа. Нас сейчас не интересует, можно ли представить душу как слияние тела мировоззрения и тела памяти, и не чрезмерное ли это упрощение; нам сейчас вполне достаточно учитывать, что оба этих условных тела в неё входят. Итак, молитва как разговор с Богом очищает душу и, как её составляющую, — тело мировоззрения. А вот очищает ли молитва тело памяти, очищает ли она его от тех уродств, которые незаметным образом были привнесены извне?

Необходимая для разрешения этого вопроса цитата достаточно обширна, чтобы приводить её целиком, поэтому рекомендуем обратиться к первоисточнику — 9-й главе книги пророка Даниила. Это Ветхий Завет.