Подонки истории. Самая зловещая тайна XX века

«Глубокоуважаемый Всеволод Николаевич! Позвольте Вам сообщить следующее по поводу Вашего разговора с тов. Колесниковым. В разговоре о найденных документах тов. Колесников сказал: «Уже найденными документами до конца 1940 года полностью опровергнута версия немцев о том, что поляки убиты русскими весной 1940 года. Но надо иметь в виду, что они могут выдвинуть новую версию о том, что массовый расстрел поляков мог быть произведен позже, скажем, в начале 1941 года».

Поэтому он и сказал, что очень важно, если мы найдем документы более позднего периода. Таковые, к счастью, и нашлись.

Ни у одного из членов Комиссии не получилось ложного впечатления.

Уважающий Вас, Бурденко»5.

Где в этой записке видно, что Бурденко и Меркулов не искали доказательства, а фальсифицировали следствие?

Вот геббельсовцы, как вы увидите чуть дальше, начинают свою писанину со слов: «22 сентября 1943 г., за три дня до освобождения Смоленска, начальник Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) Г.Ф. Александров обратился к кандидату в члены Политбюро ЦК ВКП(б), начальнику Главного политического управления Красной Армии А.С. Щербакову с предложением своевременно создать комиссию в составе представителей от Чрезвычайной государственной комиссии по расследованию немецко-фашистских злодеяний (ЧГК) и следственных органов и направить ее в район военных действий»6. Но ведь Щербаков был в двадцатке высших руководителей СССР, а Александров, минимум, в первой полусотне. Ну зачем им друг перед другом дурачками прикидываться? Почему прямо не написать, что подходит пора дать задание Меркулову изготовить вещественные доказательства и тексты показаний будущих свидетелей?

В связи с этим я дам не тот текст работы советской комиссии, который был дан в газетах, а затем выпущен отдельной брошюрой, а текст «Справки», которую под грифом «Совершенно секретно» подготовили для советского правительства нарком госбезопасности В.Н. Меркулов и первый заместитель наркома внутренних дел С.Н. Круглов. Причины, по которым я питаю к данному документу доверие, следующие.

В условиях такой известности, которая к 1944 г. была у Катынского дела, сфальсифицировать его – задача гораздо более трудная, чем просто расследовать. При расследовании дознаватель или следователь просто записывают показания свидетелей. А если дело фальсифицировать, то нужно найти человека, согласившегося быть «свидетелем», продумать, что тому говорить, да еще и так, чтобы это не противоречило другим свидетелям, заставить «свидетеля» выучить свою легенду и т. д. и т. п. Поэтому за фальсификацию должны следовать более высокие награды, чем за простое расследование, и если бы она была, то Меркулов и Круглов обязательно бы сообщили правительству о своих заслугах в этом деле. Они бы сообщили, что «подобрали» свидетелей, «разработали им логически взаимосвязанные легенды», «изготовили «вещественные доказательства», «подготовили трупы к демонстрации». Подчиненный никогда не стесняется рассказать начальнику о своих заслугах, тем более что в то время эти заслуги должны были реально спасти жизни миллионов советских солдат.