Подонок

Молчит. Кусает губу, будто боится отвечать, или… придумывает? Мне хочется рассмеяться. Сейчас Сергеевой выгодно придумать какую-нибудь страшилку. Как ее в детстве били ремнем или запирали в крошечном ящике за шкафом за непослушание. Как, парализованная страхом, она шла по той улице.

– Сказал, что ему нужна помощь. Что ты – плохой человек, который украл у нас много денег, и тебя нужно подловить. Отдать тебе жвачку, в которой жучок.

Я с шумом выдыхаю сквозь зубы. Не было в той жвачке никакого жучка. Лжет?

– Почему ты согласилась?

Пожимает плечами.

– Он мой отец. Я его любила.

Мне дико слышать, что кто-то может любить Сергеева. Но, если вдуматься, в этом и смысл детской любви: она идет по умолчанию. Для нее нет аргументов "против". С родительской так, похоже, не работает. Сложно представить отца, который будет использовать любимую дочку для мести конкуренту.

Эта мысль приносит неожиданное беспокойство, но я отмахиваюсь от нее, как от назойливой мухи. Веду Лиану в душ и, когда шум воды наполняет комнату, вдруг совершаю крайне опрометчивый поступок: возвращаюсь на чердак и открываю ее тетрадь на том же месте, где остановился.

Наверное, я идиот. Даже не наверное, а почти стопроцентно. Легкомысленный идиот, которому собственная заложница воткнет в ребро какой-нибудь карандаш или нож. Но мне все равно.

Она возвращается как раз когда я дочитываю. Стоит на пороге, закутанная в полотенце: сегодня не забыла, умница. Смотрит так с подозрением.

– Я же могла сбежать.

– Куда? В море? Плыви, рыба моя, до Аляски далеко.

Поднимаюсь, возвращаю тетрадь на стол, и вдруг осеняет интересной мыслью.

– Хочешь приготовить ужин?

Лиана оживляется:

– Да!

– Тогда напиши еще одну главу.

В голубых глазах сначала непонимание, потом – недоверие. Она никак не может понять, издеваюсь я или серьезен. Удивительная способность передавать эмоции глазами.

– Что? – наконец переспрашивает Сергеева.

– Еще одну главу. Напиши к вечеру – и я выпущу тебя приготовить ужин.

– То есть я должна тебя развлечь, еще и накормить?

Мне вдруг становится смешно.

– Именно так, Цветочек. Развлечь и накормить. Тогда я буду очень хорошим похитителем.

– Это оксюморон! – кричит она мне вслед.

– Вот видишь, ты уже настроилась на литературный лад.

Пока спускаюсь по лестнице вниз, понимаю две вещи.

Первая: это был флирт.

Вторая: я забыл закрыть чердак.

***

Я стою в проходе, открыв рот, смотрю на тетрадь и понимаю, что ничего не понимаю. По ногам дует холодный ветер, а дверь просто открыта… она медленно закрывается от сквозняка: Андрей открыл окно. Но она открыта, и я будто даже дышу легче. Хотя все еще не имею свободы.

Можно сбежать. Спуститься бесшумно по лестнице, выскочить на улицу, и… и что? Бежать некуда, территория огорожена глухим забором. А еще бежать не хочется: на улице холодно и страшно. Я в тонкой рубашке, босиком, с больной ногой. Теперь Андрею нет нужды запирать чердак.

Как же он сейчас меня выбесил! Надменной улыбкой, ироничным «цветочек». Вспомнил, как назвал меня в машине, словно током ударило, когда я вновь услышала это от него.

И потребовал рассказ.

С недоверием смотрю на тетрадь. Мне до ужаса хочется хоть на часок покинуть чердак. Оказаться на кухне, повозиться с кастрюлями и тарелками. Может, даже вымыть посуду – вот ирония-то, я дома ненавидела это делать и благодарила судьбу за то, что подкинула мне посудомойку.

Но чтобы выйти, я должна написать рассказ. Он серьезно? Или это изощренное издевательство. Не только запереть меня здесь, но и уничтожить любой намек на светлые чувства, будь то сочувствие к Тихомирову, раскаяние за поступок или любовь к единственному доступному развлечению?

Я не знаю. И злюсь скорее не на Андрея, а на себя, за то, что так эмоционально реагирую на его присутствие. Но даже эмоции не главная проблема. Самое важное – какие это эмоции. Я должна чувствовать страх и ненависть, а ощущаю в крови коктейль из страха и еще миллиона чувств. От любопытства до сожаления.

Высушив немного волосы, я сажусь за стол и пододвигаю к себе тетрадь. У меня остро заточенный карандаш и бушующая внутри злость. А еще новый сюжет, отражение мыслей, души. Короткий рассказ о том, как личные мотивы капитана корабля ставят под угрозу всю небольшую команду. И как даже на незнакомой, бесконечно далекой планете есть место обычным человеческим порокам и ошибкам.

В моем рассказе даже взрослые люди, космические исследователи, ошибаются. Наверное, потому что мне в этом праве Андрей Тихомиров отказал.

Он приходит через несколько часов. Толкает дверь, стоит в проеме и смотрит.

– Ну и? – спрашивает.

Я уже вижу и чувствую, что у него хорошее настроение. В груди расцветает робкая надежда.

– Ты закончила?

– Нет. Я не успела написать концовку.

– Жаль.

Андрей пожимает плечами и я, в страхе, что он сейчас уйдет, вскакиваю на ноги.

– Нет! Прошу тебя! Я ведь не писатель, чтобы выдавать по главе в день! Я закончу вторую часть завтра… пожалуйста, выпусти меня, хотя бы на часок. Авансом.