Подонок

Хотя кто мне позволит пронести в камеру чужую фотографию? Я почти уверен, что вскоре окажусь в тюрьме. С каждой мыслью о Лиане Сергеевой я себя к этому моменту приближаю.

Она вдруг поворачивается и фотографирует меня. Хихикает, смотрит на экран и снова делает серию снимков.

– И что надеешься там увидеть?

– Думала, ты в зеркале не отражаешься и на фотках не выходишь.

– Повернись к морю и снимай, а то пойдешь домой.

– Не хочу море, – хмурится и осматривается. – А можно лес?

– Можно и лес. Идем.

Мы медленно бредем по мокрому песку наверх, к лесу, до которого остается добрый десяток шагов, когда Лиана вдруг мертвой хваткой вцепляется в мою руку и замирает на месте.

– Ой… нет… я туда не пойду.

– Почему?

– Там собака.

– Нет здесь никаких собак, территория огорожена.

– Нет! – трясет головой. – Я видела, она там пробежала. Давай пойдем домой?

– Ну а даже если собака. Ты боишься собак?

Мне хочется посмеяться над ее глупым детским страхом, но в слабом лунном свете я вижу даже не боязнь, а настоящий ужас. И смеяться уже не хочется, отчасти мне передается ее тревога. Я уже почти готов отвести Лиану в дом, когда вдруг слышу из темной части леса низкий угрожающий рык.

– Да твою ж мать, – ругаюсь сквозь зубы. – Откуда только взялась. Ладно, идем в дом.

Она несется к крыльцу со всей дури, и мне приходится ускорить шаг, чтобы успеть за ней. Краем глаза я замечаю движение – и едва успеваю закрыть дверь. Здоровенная серая псина с рычанием смотрит на меня, стоя возле кромки пляжа. Откуда она здесь взялась? Неужели забежала, когда я заезжал?

Снимаю куртку, оборачиваюсь и понимаю, что Лиана бледная, как смерть. Расширившимися от ужаса глазами смотрит на стекло двери, хотя сквозь него ровным счетом ничего не видно – мешают блики от ламп.

– Ты боишься собак?

– Рычащих из темных кустов на закрытой территории? Да!

Ее аж трясет, и мне приходится, ненавидя себя за очередное проявление слабости, прижать девушку к себе, вдохнуть запах своего шампуня, исходящего от ее мягких волос и закрыть глаза. Она просто боится. А я просто не сволочь. Двадцать раз повторить, и тренироваться каждый день перед сном. Ничего личного, просто собака, просто девушка и просто объятия.

Удобный момент для поцелуя, мысли о котором преследовали меня весь день. Не вижу причин отказывать себе в удовольствии. Запустив руку в волосы Сергеевой, запрокидываю ее голову и целую.

Она слабо сопротивляется, упираясь ладонями мне в грудь, но это настолько легко не заметить, что я и не замечаю. Целовать ее приятно, горячо, мягкие теплые губы подаются моим. Сначала поверхностный, легкий поцелуй, мучительно медленный.

– Так нельзя! – умудряется отвернуться, и мои губы скользят по щеке к шее.

– Нельзя, – соглашаюсь я. – Поэтому мы никому ничего не скажем и сделаем вид, что ничего не было.

Такой странный парадокс: я – последний, кому должна верить Лиана, но именно мне она верит. Мы целуемся, кажется, бесконечно долго. Пока ей не становится жарко. Я стягиваю с нее куртку и снова прижимаю к себе. Это инстинктивное движение будто намекает на логичный исход вечера, но я должен остановиться. Нельзя позволить себе зайти дальше поцелуя.

Но помечтать никто не мешает.

Я ловлю ее прерывистые вдохи, проникаю языком глубже в ее рот, превращая неспешный и медленный поцелуй в ласку на границе дозволенного. Мелькает шальная пьянящая мысль, что так она никогда не целовалась, а следом за ней приходит воспоминание о неловком признании. Мне стоит нечеловеческих усилий справиться с накатившим желанием. А когда ее ладонь осторожно и почти нежно касается моей щеки, я с сожалением отстраняю Лиану.

– Иди спать.

– Ничего не было? – смотрит, облизывает губы и будто приглашает, хотя вряд ли будет рада, если я сейчас на нее накинусь.

– Ничего не было.

– Спокойной ночи.

– Спокойной.

Я долго смотрю ей вслед, даже когда шаги стихают. Надо бы прибраться на кухне, но сил нет. Сажусь у стены в коридоре и опускаю голову. Из всего, что я мог натворить, я сделал самое неправильное.

Глава восьмая

Мне не удается уснуть ночью. Мне жарко, и стыдно, и невыносимо одиноко. И немного страшно, когда я вспоминаю серую тень среди деревьев. В конце концов, бессонница так выматывает, что я не выдерживаю и поднимаюсь. Как же болит голова! Кажется, мне поможет прохладный душ, вот только можно ли сходить без спроса?

К черту разрешения. Он вчера целовал меня минут пятнадцать, вытащил и провернул через мясорубку душу, а обратно засунуть забыл. И я должна думать, понравится ли Тихомирову то, что я сходила в душ? Даже если нет, он не имеет права предъявлять мне претензии.

Но сначала я на всякий случай спускаюсь вниз. Не знаю, в какой из комнат спит Андрей, их в доме несколько. Но если застану его в кухне или гостиной, то из вежливости сообщу о своих планах. Мне вдруг становится смешно: ну какая может быть вежливость? Я все еще заложница, а он все еще тот мужик, который засунул меня в багажник и увез к черту на куличики.

Правда, я все чаще не могу отделаться от мысли что, может, и не зря? Сейчас я хоть что-то чувствую. Сейчас я хочу жить.