Подонок

Это сложно, потому что я понятия не имею, что со мной происходит. До восемнадцати я влюблялась мимолетно, выбирая для себя максимально недоступные объекты. Актер в театре, куда мы ходили в школе, старшеклассник, встречавшийся с учительницей по английскому. Кто-то недоступный, в идеале не подозревающий о моем существовании.

После восемнадцати особых романов тоже не было и порой меня это тяготило, но… закончился университет, началась самостоятельная жизнь – и я в ней потерялась. Периодически устанавливала «Тиндер», лайкала там кого-то, получала приглашения, но… не понимала, зачем мне это нужно. Скучно становилось даже не перед свиданием, а на этапе первого ни к чему не обязывающего «Привет», а если до встречи все же доходило, я долго искала в себе желание встретиться снова.

Не находила и удаляла приложение, размышляя о том, что быть старой девой, в общем-то, неплохо. Наверное, будь я посмелее, то нашла бы секс на одну ночь, но смелости во мне уж точно не было и нет.

Поэтому я боюсь думать о Тихомирове. И все равно не могу заставить себя перестать. Как только я забываюсь и расслабляюсь, в голову лезут совершенно дикие фантазии. Вот теперь мне не все равно. Теперь я думаю о том, коснется он меня или нет, вспоминаю поцелуи – и мысли скачут дальше.

Я не знаю, чего хочу. Но не хочу домой. Не хочу, чтобы Андрей сдал меня отцу, не хочу, чтобы вернул домой, не хочу снова остаться в одиночестве, не имея ни малейшего понятия, как жить дальше.

Смотрю в зеркало, оценивая внешность со стороны. Мне кажется, я симпатичная, но достаточно ли, чтобы всерьез понравиться Андрею? Я не умею соблазнять. И не уверена, что имею на это право.

Закрываю глаза и прислоняюсь лбом к зеркалу в поисках прохлады. В ванной слишком душно, а руки и ноги наливаются слабостью.

– Ты в порядке?

Я вздрагиваю, услышав голос Андрея, а потом чувствую, как меня овевает прохладой из коридора.

– Я услышал, как вода стихла, а ты все не выходишь.

– Просто жарко.

– Хочешь воды?

«Хочу тебя. Но боюсь. И, кажется, скоро поеду крышей».

– Нет, все нормально. Идем?

– Идем, все готово.

Мы возвращаемся на чердак, и у меня непроизвольно открывается рот. Я была в душе не дольше получаса, но Андрей за это время превратил небольшую и темную чердачную камеру в настоящую фотостудию. Кровать отодвинута в дальний угол, стол передвинут к окну. Вокруг расставлены какие-то софиты – я не знаю, как называются эти штуки, которые есть во всех студиях. А на столе…

– Ух, ты-ы-ы!

Я даже дышать боюсь на нереально красивую, словно сошедшую с винтажной открытки, печатную машинку. Она идеальна, она так подходит этому чердаку и так волшебно смотрится в цветах заката, что я чувствую себя совершенно лишней в таких декорациях. Чтобы сделать идеальное фото, достаточно просто снимать стол и машинку, рядом с ними я буду смотреться чужеродно и глупо.

Но у Андрея на этот счет свое мнение.

– Одевайся, пока волосы не высохли.

Он отдает мне пакет, в котором я нахожу черный атласный пеньюар с отороченным кружевом вырезом.

– И какой у тебя сюжет? Проститутка пишет мемуары? – фыркаю я.

– Вообще-то это писательница. Но не буду отрицать… – Он окидывает меня взглядом, от которого бросает в жар. – Писательница свободных нравов.

Еще на столе стоит бокал с золотистой газированной жидкостью. По виду она напоминает вино, но я знаю, что в доме нет вина, зато есть бутылка газировки «Дюшес», которую я выпросила, когда болела.

– То есть писательница свободных нравов еще и бухает? Тебя заклюют моралисты.

– Это красиво. Ты ничего не понимаешь в искусстве, и это не удивительно.

– Почему?

– Ты же математик.

– И, по-твоему, я не понимаю в искусстве?! Я вообще-то книгу пишу!

– Вот и пиши. Садись и пиши, а я поснимаю.

Я многозначительно смотрю на Андрея, и он отворачивается, пока я переодеваюсь. Мягкий прохладный атлас идеально ложится на кожу. Я стараюсь не думать о том, что Андрей выбирал его для меня, как и о том, что сейчас он меня в этом увидит.

– Ну и что мне делать дальше?

Я слышу, как голос дрожит.

– Садись за стол и делай вид, что пишешь. Не обращай внимания на камеру и меня. Посмотри в окно, постучи по клавишам, возьми бокал. И так далее.

Щелчки камеры меня пугают. Я растерянно замираю перед машинкой и неуверенно кладу руки на клавиши. Странное ощущение, как прикосновение к прошлому.

– У тебя вид, как у приговоренной к казни. Расслабься.

Легко сказать! Я украдкой наблюдаю за Андреем и не могу не любоваться тем, как он работает. Тот, кто считает фотографию не мужским занятием, просто не видел эту сосредоточенность, не слышал размеренные щелчки камеры. Он сосредоточен на том, что делает. На мне.

– Цветочек, ты напряжена. Расслабься. Здесь только я. Я тебя не съем.

– Только понадкусываю, да?

Андрей вздыхает, меняет на камере объектив. Мне вдруг становится страшно, что сейчас он скажет «ты безнадежна» – и уйдет, оставив идею о фотосессии. Я, наверное, и впрямь не модель.

– А у нее получалось лучше?

– У нее? – немного рассеянно отзывается Тихомиров.

– У той красивой девушки. С рыжими волосами.

– Ты так волнуешься о Саше. Какая разница?