ПОДОНОК

Но в мозгах ни черта не изменилось за это время. Их распирало от похоти, когда он смотрел на Олю. Да, про себя называл ее Олей. Его возбуждало ее имя. Он повторял его про себя постоянно, иногда вслух едва слышно, когда смотрел как она спит, склонив голову на руки над своим ноутбуком. Бл***дь, ему б встать и на постель ее перенести, одеялом прикрыть. А вместо этого она подскакивает среди ночи и трогает его руки и ноги. Растирает их, массажирует. Первые разы хотел ее послать, но не смог. Хотел, чтоб трогала. Вот так эгоистично хотел до дрожи во всем теле.

А она разотрет, носки чистые наденет и укрывает вторым одеялом, волосы гладит, а он не спит, дыхание затаит и… ментально кончает от каждого ее касания, от пальцев теплых и очень нежных. Только иногда хочется схватить ее руки. Заломить и заорать, чтоб не трогала… ему надо иных касаний, не этих, как у сиделки или няньки. С физиотерапевтом ни черта не вышло. Он даже не смог подняться на руках, едва привстал, тут же упал, корчась от боли. Не вышло ни на третий раз. Ни на четвертый. Она смотрит, а он, как лох немощный, даже приподняться не может, подтянуться. Ненависть к себе зашкаливает. К себе и к ней. Лучше б ее здесь не было. Лучше б шла она домой и не дергала его больше надеждами и присутствием своим не распаляла. Не сводила с ума. Не плавила его мозги.

Потом его увозили на массаж, но он не чувствовал прикосновений к своим ногам ни пальцами, ни молоточком, ни иголками. Полное омертвение. Врач кивала головой, что-то записывала, а он знал, что все это ни о чем. Ни хера ему не поможет. Зачем все это вообще нужно? Возвращался в палату и отворачивался к окну. Оля пыталась с ним заговорить, но он игнорировал каждое ее слово. Если ее не трогает его грубость, пусть тронет его полное безразличие.

– С первого раза может не получиться и даже со второго. Нужно пробовать снова и снова. Я читала…

– Ну да, гугл великий и могучий, да? Вы не понимаете, что это все херня?

– Нет, не понимаю. Потому что читаю похожие истории и…

– И что? Там случаются чудеса? Кто-то начинает ходить?

– Нет. Но…

– Но можно засунуть кому-то в задницу. Оля, я не встану с этой постели. Не начну ходить. Просто смиритесь и уходите. Не знаю, что за миссию вы там на себя взвалили, но меня спасать не надо. Когда ж вы это уже поймете, а? Когда вам надоест?

Она замолкала и просто не спорила дальше, делала вид, что ничего не произошло. Он мог бесноваться, говорить что угодно, молчать сутками, но она не уходила и все. А его под утро каждый день отчаяние давит каменной глыбой всей бесполезностью ее дежурств. Ее вот этих сидений рядом с ним. Видит же. Как тяжело с ним, как моется в узенькой душевой, как работает за столом и клюет носом от усталости. Потому что спит постоянно в кресле, а не на постели.

Как-то уснула прямо за столом, а Вадим голову приподнял, заглядывая на экран ноутбука – перевод с английского. Кажется, какая-то статья по психологии. Морщась потянулся к тумбочке, там тетрадь с ручкой – тоже ее. Она вообще вся сюда к нему переселилась. С тех пор как его из реанимации в отдельную палату перевели – это место стало и ее домом тоже. И Вадим не знал, злит его это или радует… Он знал одно, если ее не было рядом, ему хотелось сдохнуть. И, возможно, это было бы правильным решением.

И незачем носиться со всякими схемами лечения, которые ей начертили врачи, и от которых он отказался. Какая на хрен физиотерапия? Если у него даже не стоит, и он мочится в судно, ходить в перспективе даже не светит. Зачем эти долбаные ложные надежды? Зачем себе врать? Видел этот взгляд у нее – злость и разочарование, когда физиотерапевт ушел после того, как Вадим погнал его матом. И хрен с ней, пусть разочаровывается. Все равно все бесполезно. Вот и сейчас тянется за долбаной тетрадкой и не достает, спину аж разламывает от боли. До слез, бл*. Но он все же достал тетрадь и ручку. До утра переводил ее текст от руки в тетрадь. Локти дрожали и пальцы сводило с непривычки, но он продолжал упрямо, кусая губы. Все, что увидел на экране, перевел. Весь взмок и наконец-то уснул.