Подонок. Я тебе объявляю войну! (СИ)

Хотя, конечно же, секу практически каждый ее шаг. На уроках, на переменах, всё время. Но так, без палева. Во всяком случае пока Рус во время обеда какого-то черта не спрашивает при всех:

— Стас, а вы что, со Шваброй еще того… общаетесь? — двусмысленно играет бровями Рус. — Или уже…

— А тебе не похрен ли, с кем я общаюсь? — взрываюсь я сразу.

На меня тотчас оборачиваются все в радиусе десяти метров. Только Яна опускает глаза в тарелку. Ну и Сонька моя сконфуженно ерзает. Остальные же пялятся так, будто я не просто прикрикнул, а устроил тут целое шоу.

Гордеева тоже смотрит. Но недолго. Почти сразу отворачивается. Она сидит за дальним столиком, как всегда, одна, наполовину скрытая колонной.

Я встаю и ухожу под гробовое молчание наших. Бесит, что все лезут не в свое дело. Но еще — совсем неожиданно — меня вдруг зацепила эта «швабра».

Последним у нас физкультура. На физре мы занимаемся с девчонками отдельно. Сегодня у нас нормативы в спортзале, а у девчонок — бассейн.

Правда, после физры нам с Гордеевой еще предстоит подготовка к олимпиаде. Арсений уже два раза напомнил, что ждет нас после уроков. Если бы не это, я бы уже свалил домой. А так приходится сидеть куковать в одиночестве на скамейке запасных со своим освобождением от физры, пока наши нарезают по спортзалу круги в качестве разминки, а затем к кувыркаются на брусьях.

Залипаю в телефоне, чтобы не так скучно было. А за несколько минут до звонка мне вдруг приходит сообщение от Соньки:

«Янка собралась наказать Гордееву».

Подскакиваю, снова сажусь. Строчу ответ:

«Где? Когда?»

Знаю я их разборки и наказания. Сразу вспоминаю Меркулову, побитую, обритую, на коленях, и холодный пот прошибает.

Ну же! Сонька, отвечай!

Не отрывая взгляда от экрана, в спешке выхожу из спортзала.

Наконец от нее прилетает сообщение:

«Прямо сейчас. В душевой».

Вламываюсь в женскую душевую. Точнее, в раздевалку. Девчонки из десятого тут же поднимают визг. Кто-то из них переоделся, кто-то еще не успел, но я даже не смотрю на них.

— Где? — почти ору, заглушая их вопли.

— Кто? — спрашивает одна, хлопая испуганно глазами и прижимая к себе какие-то тряпки.

— Гордеева… Ашихмина… моя сестра?

Эти дуры мечутся, как перепуганные овцы. Наконец визг стихает, и девчонки быстро-быстро одна за другой выскакивают в коридор.

Остается одна Сонька. Она стоит у шкафчика, неторопливо роется в своей сумке. Потом достает помаду и, выпятив губы, начинает краситься.

— Соня, что за фигня? Где они? Где Янка? Где Гордеева?

Она, не отрывая взгляда от зеркала, равнодушно показывает на дверь самой душевой.

Дергаю ручку — заперто изнутри.

— Открывай! — колочу со всей дури. — Я же сейчас дверь вышибу нахрен!

— Так они и откроют, ага…

Продолжая ломиться, кричу уже спокойнее:

— Ян, выйди, поговорим.

Но оттуда слышны лишь шум воды и приглушенные голоса. А затем вдруг раздается отчаянный вопль.

Ногой ударяю дверь рядом с замком, и она с грохотом распахивается настежь. И в ту же секунду из душевой пулей выскакивает Яна.

Она полностью одета, но блузка сплошь залита водой. Волосы тоже мокрые, а лицо красное и перекошенное. Взгляд же и вовсе какой-то ошалевший, почти безумный.

За ней следом семенит Алла и приговаривает:

— Яночка, ты как? Сильно больно?

Янка в ответ только подвывает. Потом замечает меня и вскидывается:

— Ненавижу тебя! Ненавижу!

Хватает свою сумку и выбегает прочь вместе с Аллой.

— Ну, я тоже пойду, — говорит Сонька. — Ты только не говори им, что я тебя предупредила, ладно? А то она и так на меня обиделась из-за того, что я не пошла с ними Шваб… эту твою бить…

Я остаюсь в раздевалке один.

Зайти в душевую не решаюсь — вдруг Гордеева там голая. И уйти не могу — не знаю же, успели они ей что-нибудь сделать или нет?

Стою рядом с дверью, подпирая спиной стенку, и прислушиваюсь. Вода вроде стихла. Сердце в груди прыгает как подорванное.

— Эй! Ты там в порядке? Помощь нужна?

Гордеева не отвечает, а спустя несколько секунд выходит сама, завернутая в полотенце. Бросает на меня злющий взгляд и яростно шипит:

— Подружке иди своей помоги. А ко мне больше не приближайся! Никогда! Ясно?

— Что у вас произошло?

— У нее и спроси! И вообще, Смолин, ты дверью не ошибся?

Я смотрю ей в спину, пока она идет к кабинке, и сдвинуться с места не могу, точно прирос. Жадно пожираю глазами ее плечи, по которым струятся с волос капли воды, острые лопатки над кромкой белого полотенца, голые ноги. Оторваться не могу, как еще следом не тянусь за ней.

Рывком распахнув шкафчик, Гордеева снова поворачивается ко мне.

— Ты оглох? — повышает она голос и раздельно чеканит. — Пошел! Вон! Отсюда!

Ее слова как-то вмиг отрезвляют.

— Да пошла ты сама, — бросаю в ответ и ухожу.

Ну и конечно, ни на какую математику не иду. Срываюсь домой, даже про Соньку забываю. Уже вечером узнаю от нее, как и что было.