Подонок

Да, она ему нравится. Зверски нравится, до дрожи во всем теле, до боли в груди, до едких ожогов в животе. И ему хочется за это выдрать себе глаза, отрезать пальцы. Пальцы, которыми хотел бы тронуть хотя бы ее волосы. Вот эту пушистую прядь у виска. Убрать за ухо. Он так и сделал. Убрал.

А потом руку на очаг положил и обжег ладонь.

— Твооооою мать!

— Что? Обжегся? Где? Покажи!

Хватает его за руку, а он сопротивляется, отпихивает ее от себя. Чтоб не прикасалась. Но она дура. Просто дура, потому что не видит не замечает. Руку схватила дует, потом за льдом побежала. Прикладывает и спрашивает все время:

— Больно? Я в аптеку схожу за спасателем. Потерпишь?

— Куда сходишь?

— В аптеку. Тут недалеко. Всего минут двадцать идти.

Идти? Она серьезно? Для этого есть специально обучение люди, которые метнуться едва он им головой кивнет.

— Пройдет. Давай мясо будем жарить. Неси сюда шампура.

— Да. До свадьбы заживет.

Смеется и сама челку за уши прячет.

— Я не женюсь.

— Та до твоей долго еще. До моей заживет.

Одернул руку.

— И когда у вас свадьба?

— В следующем месяце. Я как раз рисую приглашения. Для каждого свое. Индивидуальное. Хочешь покажу?

Она реально считает, что ему это интересно? Что она там рисует? А его рот, его язык, его голос говорит какое-то совершенно тупейшее:

— Да.

— Мясо пожарим и покажу.

На часы посмотрела.

— Долго его нет. Обещал быть к обеду. Ну ничего. Может Ирина и папа твой выйдет на пикник.

Да уж. Выйдут. Ее деревенские салатики есть и шашлыки из дешевой вырезки с рынка. Мадам Ирина поедет устрицы жрать во французский Шато.

Смотрит, как она набирает в сотовом номер. Видимо, Богдану звонит. Но ей не отвечают.

— Ты…давно с братом говорил? — спросила обеспокоено. — Я дозвониться не могу. Переживаю уже.

О нем не переживал никто и никогда.

— Да. Месяца три назад.

«Как раз тогда, когда он тебя привел к нам домой»

— Ясно.

Сунула сотовый в карман и пошла стейки переворачивать. Он отобрал у нее огромную вилку с длинной ручкой.

— Салатик порежь. Мясо мужчины жарить должны.

— Ну, хорошо. Пожарь. Ты круто смотришься с этими шампурами.

Удивленно на нее посмотрел.

— Да-да, я серьезно. Очень круто. Таким взрослым кажешься.

Дааа, ему хотелось казаться ей взрослым. Хотелось, чтоб вот так смотрела на него, чтоб улыбалась, чтоб не думала о брате.

Богдан не приехал на ужин. Она изо всех сил пыталась показать, что не расстроилась, что все хорошо. Ела свои стейки с баклажанами и салатом. Мачеха с отцом укатили в ресторан, а Демьян сидел там в беседке и жрал ее стейки. Потому что кто-то должен был их жрать. Потому что в ее голубых глазах застыли слезы, когда машина отца отъехала и он даже не попрощался с ней. Ни он, ни мачеха, скривившая нос от запаха мяса. Оба сделали вид, что не слышат, как она бежит следом и зовет их на ужин.

— Он глухой после ранения, а она беременная. Беременные немного шизанутые все. Она мясо не ест, — соврал Демьян и пошел к столу. — меня накорми. Я ем.

— Угу… я пойду принесу пиво.

Ушла в дом и не возвращается. Пошел за ней. Отыскал где-то в коридоре, у окна. Стоит ревет. В сотовый тыкает пальцами тонкими. Когда Демьян подошел, вздрогнула, зажала телефон за спиной.

— Я … сейчас приду.

Внутри все скрутило узлом от вида ее слез и захотелось двинуто Боде по морде за то что не приехал.

— Та ладно. У него сборы. Приедет скоро. Бывает их задерживают. Идем, я тебе кое-что покажу.

Никогда никого сюда не приводил. Это было его место еще с детства. На крыше у самого края. Когда жизнь казалась не просто дерьмом, а дерьмом в десятой степени он уходил сюда и лежал, глядя в небо. Как будто всего мира больше не существовало.

— Там темно, — боязливо сказала она и посмотрела на мальчишку. — и пауки.

— Не волнуйся они сами тебя боятся.

— Ты первый.

На сколько лет она его старше? На шесть? Но сейчас он чувствовал себя крутым и огромным, а ее маленькой и хрупкой.

— Давай руку, Мишка.

Брови девчонки удивленно поднялись вверх.

— Что? Не нравится?

— Меня отец так называл.

Подал ей руку и помог влезть на чердак. Его царство. Старые гитары, ноты, какие-то рисунки, стихи и много альбомов, которые мачеха хотела вышвырнуть едва переступила порог дома, но Демьян выхватил из ее рук мусорный мешок и пригрозил что если он еще раз тронет фотографии в мусорке окажутся все ее вещи. Для наглядности отправил туда несколько ее блядских платьев. На этом попытки навести порядок на чердаке закончились.

Михайлина наклонилась к гитаре и тронула ее пальцем.

— Играешь?

— Уже нет.

— Почему?

И глаза огромные в полумраке блестят. Как же одуренно от нее пахнет. Так пахнет, что ему невыносимо хочется принюхаться, зарыться лицом в ее волосы, в ее шею.

— Вдохновения нет.

Наклонилась и подняла его рисунок, потом смутилась.

— Это…это я?

— Похожа?

На альбомном листе простым карандашом набросок девушки с собакой. Она сидит на корточках и гладит пса.

— Да… я тогда в первый раз к вам пришла.

И все. И пиздец в его жизни тут же начался. Пришла, чтоб разодрать ему сердце напополам. Пришла, чтоб брата ненавидел, себя, ее и всех вокруг.

— Челси…как жалко.