Подонок

И, нет, я не расстроилась, что Богдан не приехал. Я обрадовалась. Стояла возле окна и думала о том, что была бы счастлива, если бы он не вернулся еще несколько дней. Последнее время он глотал какие-то таблетки и становился от них невменяемым, агрессивным, злым. А слезы текли по щекам, потому что чувствовала, что больше не могу, что не выдержу. Даже ради Даши.

— Какого хрена, ты мне названиваешь, дрянь! И не смей мне звонить каждые пять минут. Я с друзьями! Приеду и еб**ть тебя буду.

Но он приехал опять под своими таблетками, орал на меня за то, что доставала его по телефону, в постели у него ничего не получилось тогда Бодя сильно ударил меня, потом еще и еще. Я стонала, закрывалась руками, пряталась в подушку, но в него словно дьявол вселился. Его раззадорили мои слезы и стоны боли и впервые за долгое время он взобрался сверху и вошел в меня. Пару движений и судорожно дернувшись, кончил. Откатился на спину и уснул, а я так и лежала, глядя в потолок и чувствуя, как слезы катятся по щекам.

Иногда слышу, как умные блогерши говорят о том, что надо себя ценить, уважать, что женщина сама позволяет. Да, я позволяла. Вокруг многие говорили, что это нормально, что поколачивает значит любит и не такое терпят. Он богатый, успешный, где я еще такого найду. Не избивает же. Ну толкнул, ну дал подзатыльника. Сама нарвалась. И я, понимаете, я думала так должно быть. Это сейчас я знаю, что должна была мчаться прочь, что должна была делать что угодно, но не позволить себя тронуть. Но я его боялась. Его, отца, мачеху и то, на что все они способны сделать с моей жизнью.

Но тогда я впервые хотела уйти. Впервые думала о том, что не смогу так жить. Не выдержу. Утром собрала вещи и вызвала такси, меня задержала охрана и под руки притащили в кабинет генерала Галая. Тот сидел за столом, пил кофе и что-то смотрел на ноутбуке. На меня даже не взглянул.

— Все, Зорин, свободен!

Я топталась возле двери с чемоданом в руках.

— Доброе утро…напомни, как тебя зовут? Марина?

— Михайлина.

— Михайлина. Сядь. — кивнул на стул, и я не могла не подчиниться, я поставила чемодан и села. — из этого дома ты можешь уйти только в одном виде.

Я не сразу поняла, о чем он говорит, а генерал цинично посмотрел в мое заплаканное лицо и сказал:

— В гробу.

Потом засмеялся довольный своей шутке, от которой у меня все похолодело внутри.

— Шучу. Уйти ты можешь, но твоя жизнь превратится в кошмар. Тебя никогда и нигде не возьмут на работу, ты никогда не увидишь свою сестру, и я позабочусь о том, чтобы у тебя был лишь один способ заработать на жизнь — это выйти на панель.

С каждым его словом внутри все превращалось в камень и от напряжения и страха сводило судорогой все тело.

— У моего сына есть проблемы. Но кто сейчас идеален? Ты же не думала, что красивые, умные мальчики достаются просто так. За все нужно платить. Ты выйдешь замуж за моего сына и будешь покорной и ласковой женой.

— Ваш сын бьет меня! Он ненормальный…он садист или больной!

Демонстративно осмотрел меня с ног до головы.

— Вроде целая и на ногах стоишь. Не зли его и не будет бить. И разве это удары? Ты ведь не хочешь найти себя завтра в больнице в коме? Тебе покажут как это, когда по-настоящему бьют!

Я не выдержала и разревелась. По щекам мерзко и унизительно потекли слезы. Мне было слишком страшно, и я не хотела боли. Я устала и отчаялась.

Генерал вдруг наклонился ко мне и протянул конфету,

— На скушай. Сладкое успокаивает нервы. Мы все здесь немного разошлись. Я поговорю с Бодей. Все будет хорошо.

Положил на стол толстую пачку денег.

— Пойди купи себе всякого и утри слезы.

Потом были извинения. Потом были подарки, цветы, море нежностей и поездок по театрам и ресторанам. И через три недели я узнала, что жду ребенка… еще через неделю мы должны были пожениться.

— Эти сережки стоят намного дороже! — я смотрела на ломардщика и с трудом держала себя в руках, чтобы не разреветься, — Это прабабушки моей. Им около ста лет. Там же изумруды.

— Где вы видите изумруды? Это стекло! Вас обманули. Никаких изумрудов там нет. Идите в любой другой ломбард вам скажут тоже самое.

— Хорошо…пусть стекло. Но золото ведь высокой пробы. А вы мне даете сущие копейки!

— А на что вы рассчитывали? Что в ломбарде вам дадут полную себестоимость ваших побрякушек?

Седоватый торгаш смотрел на меня снизу вверх и его приплюснутый нос напоминал какую-то птицу.

— Не важно…Давайте сколько есть.

Он отлистал купюры и протянул мне.

— Если вовремя не выкупите товар будет продан.

Я с ним даже не попрощалась. Стекляшки! На бабушкины изумруды, которые мама хранила и никогда не разрешала трогать. Мы распродали все, кроме этих сережек. Я нашла их уже после ее смерти.

* * *

— Мы вроде договаривались о другой сумме? — методист посмотрела на меня снизу-вверх и тут же подняла круглое зеркальце и продолжила подводить губы помадой. Французской. Дорогой. Конечно, почему бы и нет? Я сдаю сережки в ломбард, чтобы такие, как Наталья Владимировна могли красить губы дорогой косметикой… а я увидеться с сестрой.

— Это все, что у меня есть.