Она вообще сама не своя после того, как они ее на выходные забирали. Я может быть еще б уговорила…если бы сестра не объявилась. Мне кажется…кажется там не все чисто. Три года назад они уже удочеряли девочку. Я смотрела архивы и… она оказывается умерла. Совершенно здоровая девочка, понимаете?
— Не уговоришь я тебя уволю и сделаю так, что без лицензии останешься. Иванова…тебе вряд ли простят. — зашипела Холодняк. В эту секунду она могла, и сама ударить эту молодую сучку, которая умничает не в то время и не в том месте.
— Любовь Валентиновна!
Лиля вскочила со своего стула, а заведующая ударила кулаком по столу.
— Я тебя прикрыла? Косяки твои спрятала и пацана тихо похоронили, а записку, в которой было написано, что именно ты виновата в том, что он свел счеты с жизнью, я тогда порвала. Не то сидела бы сейчас за решеткой и срок мотала. Помнишь?
— Помню.
— Вот и хорошо, что помнишь. А теперь зови Кучину и убеждай как хочешь. Где ты говоришь ваша прошлая беседа записана?
Подала заведующей флэшку.
— Что она там говорила?
— Что…этот Ульрих ее трогал. Ну вы понимаете…Нехорошо трогал. И ей страшно.
— Ясно. Чтоб больше ее не записывала. И убеди, что все хорошо. Что Ульрих добрый и милый.
— Любовь Валентиновна…но он педофил, вы понимаете? …Как же так? Неужели мы…
— Молчать! Не придумывай то, чего не видела. Они что угодно скажут если не по их что-то. Лгуны те еще. Пусть ноги им моет и воду пьет. Рвань эту удочерить хотят. Мать алкоголичка, сестра убогая мать-одиночка. Пусть едет в Цюрих. Спасибо нам потом скажет.
— Или…как та девочка…
— Заткнись. Или собирай свои монатки и вали отсюда. И заодно не забудь позвонить своему адвокату. Фото прощальной записки Иванова у меня сохранилось.
— Я поняла…Сегодня поговорю с Кучиной.
Вышла из кабинета психолога и набрала еще чей-то номер.
— Наина Альбертовна, да. Добрый день. Это Люба. Все хорошо. Отпраздновали прекрасно, жаль ты не была. Понимаю…Мне помощь твоя нужна. У тебя там заявление есть от девки одной. Я тебе смской сброшу имя и фамилию. Что угодно делай, но не давай разрешение на опеку. Придирайся к чему сможешь. Спасибо. Твоя должница.
Я вышла из автобуса, нервно сжала руки в кулаки. Сердце билось гулко и тревожно. Ощущение, что я стала на карниз высотного здания и собираюсь пройтись на носочках над самой пропастью, не покидало с той самой секунды как решилась поговорить с этим человеком.
В голове еще стоял срывающийся голос ректора.
Я вошла в высотное здание. На проходной у меня попросили документы и спросили цель визита.
— У меня назначено. Никита Сергеевич знает о моем визите.
— Сейчас проверю.
Девушка за высокой стойкой куда-то позвонила. Видимо там ее развлекали и она, улыбаясь скребла ноготком по столешнице.
— Да. конечно. Этот Ульрих Майер такой представительный и жена грымза. Ты его свиту видела? А машины, на которых он приехал? Подожди секундочку, я у нее спрошу.
Потом повернулась ко мне.
— Уточните еще раз по какому вопросу? Генерал сейчас на важной встрече и спрашивает срочное ли у вас дело?
— Я пришла поговорить насчет его внучки Паулины… И, да, это срочно!
Генерала я видела последний раз после церемонии венчания… с которого сбежала с другом Богдана — Севой после того, как почти все гости разъехались по домам, а Бодя долго не выходил из уборной перед тем, как наш свадебный кортеж должен был отправиться в свадебное путешествие в Милан.
Даже не так. Это неправильное определение. Я не сбежала с Севой, а он помог мне уйти от пьяного, озверевшего друга, который бил меня кулаком в живот, потому что ему показалось, что я строила глазки … Демьяну.
— Все, тварь! Теперь ты моя жена! Ты же хотела стать моей женой! Хотела, отвечай?