Подонок

— И не надо, — еле шевеля бледными губами, — не признавайте.

Я была готова подписать что угодно лишь бы освободиться от них от всех. Десять минут он готовил документ. Ровно десять минут на отречение от родной внучки и от меня, на прикрытие жестокости своего старшего сына. Десять минут за которые я поняла, насколько правильно поступаю. Особенно не давал об этом забыть ноющий живот и тошнота, подкатывающая к горлу, и ссадины на плече, на руках, на спине, куда попал его кулак, когда у уворачивалась от удара.

— Что здесь происходит?

Голос Демьяна заставил вздрогнуть и нырнуть вглубь машины, но он уже заметил. Наклонился к окну с улыбкой, но она тут же испарилась.

— Что такое? Куда ты едешь?

Бледный, с какими-то неестественно расширенными глазами он посмотрел на меня, потом на Севу.

— Что за…? Это прикол какой-то? Ты ее, типа, украл?

— Отойди с дороги, Демон, мы уезжаем! — сказал Сева и несколько раз попытался нажать на газ, но Демьян ему не дал. Он распахнул дверцу с моей стороны и выдернул меня наружу. Схватил за плечи и сильно тряхнул.

— Что за хрень? Ты…ты куда едешь? Бодя где?

Сева выскочил следом за мной и тут же оттолкнул Демьяна от меня.

— В дом иди, сопля. Не твое дело. Проспись!

— Ты че лезешь? Охренел? На х*й пошел! Это жена моего брата!

— Брат твой у***к! А Михайлина уезжает со мной!

— Чтооо? — Демьян врезал Севе в лицо, но тот увернулся, и парень попал другу брата в скулу. Они сцепились. Сева был явно сильнее, выше, крупнее. Он швырял и бил Демьяна изо всех сил и тот падал на асфальт, но снова вставал.

— Ты! Тыыыы! — орал он мне, — Это правда? Уезжаешь с ним? Он твой любовник? Ты с ним и с … с Бодей! А сука?!

Сева сшиб Демьяна с ног, подскочила охрана, начали его оттаскивать от машины.

— Михайлинааа! Твааарь! Шлюхааа! Давай! Вали отсюда! И никогда не возвращайся! Вернешься — убью!

* * *

— Вы можете войти в кабинет. Вас ожидают.

Тряхнула головой, отгоняя воспоминания. Секретарша мило мне улыбнулась и распахнула дубовую дверь, выкрашенную в темно-коричневый цвет. Я выдохнула, отгоняя воспоминания и вошла в логово самого старшего хищника. Располневший, раздобревший Галай изменился совсем немного. Только волосы стали седыми и живот выпирал вперед. Перед ним толстая кубинская сигара, четверть бокала виски. И смотрит он на меня в упор.

— А говорила никогда не вернешься. Что тебе надо? Выкладывай. У меня на тебя пять минут.

— Мне нужна ваша помощь. И ваши деньги.

Сказала и в глазах потемнело от собственной наглости.

Демьян

Ему нравилось видеть, как на ее лице появляется вот это выражение глубокого отчаяния. Его накрывает волной триумфа. Получи сука. Больно? Правда? Ему тоже было больно. С тех пор как впервые ее увидел бесконечно было больно.

Вначале от сознание собственного ничтожества, потому что по ночам пачкает простыни спермой, мечтая о невесте брата, потом больно осознавать, что с ним никогда, блядь, не будет.

И не какое-то там пустое «никогда» а самое настоящее. Которое высекают на надгробных камнях, чтоб тысячелетиями не стиралось. Смертельное никогда.

Больно от того, что, когда Богдану рога ставила…как будто им обоим изменила, обоих вываляла в грязи, обоих уничтожила. Смотрел, как брат после ее предательства разлагается и сам разлагался вместе с ним. Тот от наркоты, а Демьян насухую. Без дури, без пойла. Втрезвую. Так что мозги скрипели от ярости.

Вспоминал ее в свадебном платье такую красивую, что от одного взгляда сдохнуть хотелось и выл от бессилия. Там, в ЗАГСе, когда подпись свою ставила на бумаге запнулась, рука дрогнула в белой перчатке и на него посмотрела. Какая-то надежда…какая-то сраная, тупая надежда промелькнула в голове, а вдруг сейчас, как в дурацких сериалах, которые мачеха смотрит на кухне, бросит ручку и подбежит к нему, к Демьяну. Он ее за руку и на мот вскочат оба. Она фату сдерет с головы, и они помчатся куда глаза глядят вместе. Потом он сдернет невесту с мота, расстелет свою косуху и грязно трахнет на ней беглянку. Так грязно, что их обоих от этой грязи уносить будет.

Но она подписала и робко посмотрела на Богдана. Потом тот ее смачно целовал. Засосал своими толстыми губами, сожрал ее рот ими. Вызывая приступ тошноты у Демона. Все орали «горько». А он эту горечь в туалете вышибал кулаками о кафель. Так вышибал, что сбил до костей, даже мясо стерлось.

— Что с руками? — дернула за рукав, увидев, как он постоянно руки в карманах держит. А его от ее прикосновения подшвырнуло. Пусть не трогает. Не смеет к нему прикасаться иначе он за себя не отвечает.

— Тебе какое дело?

— Покажи.

— К мужу иди с ним нянькайся.

— Покажи руки, Дём!

— Отвали!

А она все равно в запястье вцепилась и с кармана выдернула, вскрикнула, когда залитые кровью пальцы увидела.

— Что это? Ты что? Откуда это, Дём? С кем подрался?

Сам с собой. За нее. Из себя пытался всю дурь выбить и не получилось. Стоит теперь и смотрит как она пальчиками своими держит его запястье и какая-то часть него трясется от счастья.

— Не важно.

— Идем я обработаю хотя бы перекисью.

— Я сказал отвали!