Подорожная вечности

Глядя на мертвый двор, он представил, как он любовно обвяжет свой груз под осеннюю пухлую куртку, чтобы усыпить их бдительность. Как сожмет в руке заветную коробочку с обычным переключателем. Как придет на остановку, ежась от легкого морозца, и украдкой заглянет в глаза стоящим рядом с ним. И как увидит в них предчувствие. Как заберется в салон автобуса, в самую середину толпы, любовно прижимаясь к какому–нибудь грошовому демисезонному пальто. Он, может, даже скажет что–нибудь перед тем, как сделает это… А потом щелкнет переключателем, и несколько килограммов взрывчатки на его поясе превратят этот затхлый, никому не нужный и бесполезный островок жизни в бездонное марево. В миллиметровую крошку. В пыль.

Игорь знал, что сделает это сегодня…

Вдруг среди неживого двора он увидел движение. Как легкий вздох или мазок пьяного художника.

Он смотрел вниз, прижавшись лбом к стеклу, и поэтому смог увидеть неизвестно откуда появившийся внизу силуэт девушки. Чем дольше он всматривался в него, тем явственней ощущал, что когда–то, не так давно, целовал эти губы, гладил эти тонкие руки, мечтал о будущем. Что он, наверное, любил ее.

Она не сделала еще никакого движения, не дрогнула ни одной черточкой, когда он понял, что она зовет его, что любое промедление будет концом всего, катастрофой — страшной и непоправимой. Он понял, что должен быть с ней немедленно, через секунду, и, ни капли не сомневаясь, совершенно бесстрашно принялся открывать оконный шпингалет…

ДОРОГА

Мареев поднял воротник и посмотрел вдоль дороги. Серая асфальтовая лента терялась и расплывалась во мгле. Мареев сощурился, пытаясь рассмотреть грань между землей и маревом, линию, где дорога превращалась в точку, в ничто, но увидел только белесую зыбь.

Дождь даже не моросил. В воздухе просто болталась мокрая смесь, противно заползая за воротник плаща.

Магистраль уходила резко вправо, а примыкающая к ней старая дорога, которую разглядывал Мареев, была перечеркнута у съезда куцым шлагбаумом, объехать который при необходимости не составило бы труда.

Так далеко от города Мареев выбирался не часто, а за последние несколько лет, можно сказать, не выбирался вообще.

Он глубоко вздохнул, разглядывая уходящие под горизонт поля с островками крохотных березовых рощиц. Шел неспешный август, хотя воздух пах осенью.

Марееву стало неуютно, он даже зябко поежился. Оттого что он тут один, и оттого что все очень глупо… Требовалось вспоминать что–то важное и хорошее, что случалось в его жизни. То, что должно принести хотя бы временное успокоение, разлить тепло по душе… Он часто представлял, как это будет, как его захлестнет мучительное волнение и слезы навернутся на глаза. Но не вспоминалось. И совсем не хотелось вспоминать. Единственное — Ребенок. Как она трогательно морщит носик, когда рассказывает. Неважно о чем. Как ходила за покупками, или… как ее охраняет Мишка. М-да.

Мареев облокотился на планку шлагбаума и закурил.

Дорога лежала перед ним как мрачное напоминание. Как непреодолимый искус.

Про нее рассказывали многое и ведь наверняка все выдумывали. Обряжали в одежды легенды. Врали. Он хотел докопаться до истины сам. Он был такой: ему необходимо узнать последнюю правду. И самым сложным и самым простым доказательством всей этой фантасмагории должен быть его путь… Где–то на этих двух тысячах метров выщербленного асфальта скрывалось зло. Черная дыра провидения. Он так думал. Но не знал точно. Ему надо было докопаться до истины. Зачем–то.

* * *

— Раньше здесь была прямая дорога, — сказал Мареев. — Никаких шлагбаумов.

— Впечатление такое, что по этой дороге не ездили полвека, — заметил Сергей.

— По ней вообще мало ездили, — Мареев смотрел в сторону, куда–то мимо. — А загородили ее, когда погибла семья из Подлесков. Жена, муж, трое детей. Младшему было полтора года.

Сергей промолчал.

Он появился здесь неожиданно и случайно. Вышел из ближайшего березового околыша с грибной корзинкой, накрытой белой тряпкой. Марееву он понравился. Они раскупорили шкалик водки, закусили огурцом. И внутри потеплело.

— Официально зафиксировано четыре случая, связанных с этой дорогой, — сказал Мареев. — Я насчитал двадцать девять.

— Даже не знаю, что сказать, — Сергей смотрел на Мареева недоверчиво. — И вы в это верите?

Мареев пожал плечами:

— У местного населения она давно пользуется дурной славой. Никто из ближайших деревень тут не ходит.

— А они… Я хочу сказать: все здесь?.. На дороге?

— В том–то и дело, что нет. На этой дороге никогда ничего не происходило. После нее.

— Как–то все это…

— Это неправдоподобно. Я согласен… — Мареев чувствовал какую–то тоску. Томление приближающейся болезни. Он мог рассказать многое, но это было не важным. Важным было то, что он, добившийся многого в жизни, человек, имеющий трех телохранителей, собственный вертолет, шестнадцатилетнюю любовницу неземной красоты и виллу на Лазурном берегу, стоял сейчас здесь, пил из пластмассового стаканчика водку и беседовал с первым встречным о сокровенном.

— А вам это зачем? — спросил Сергей.