Подорожная вечности

— Вон там уже виден перекресток, — Мареев кивнул в сторону. — Нам осталось пройти метров пятьсот. Не хочу торопиться, — пояснил он. — Пока мы тут, мы в безопасности.

Они закурили. Медленный дым поднимался ввысь, растворяясь бесследно в прохладной синеве.

— У меня есть теория, — сказал Мареев. — Не буду углубляться в дебри, скажу главное: я думаю, что проклятие этой дороги перестало действовать. Оно иссякло. Потому что перепробовало все виды мести. Те двадцать девять случаев, о которых мне известно, я уже говорил, что ни один из них не повторяется, это все виды наказаний, известных провидению. Возможно, природа не сможет бесконечно придумывать что–то новое. Тем более, последний случай — человек утонул в озере на рыбалке — был больше года назад. Не думаю, что за все это время никто не проходил или не проезжал тут. Тем не менее, больше ни об одном случае мне не известно.

— Это не значит, что их не было, — резонно заметил Сергей.

— Да, но я всегда проявлял повышенный интерес ко всему, что связано с этой дорогой. Ты не представляешь, с какой жадностью я набрасывался на каждый новый случай, в надежде, что все наконец раскроется, явится суть, простая и понятная… Когда я узнал, что по этой дороге провезли человека, которого похоронили потом заживо. Или когда мне сообщили, что беглый заключенный подорвался здесь на мине! Здесь, где и войны–то никогда не было! И еще сколько их было, смертей, непонятных, не поддающихся логическому анализу, да что там анализу, противоречащих всем законам!.. Я рисовал схемы, сопоставлял, копался в «грязном белье» — и ничего. Не продвинулся ни на йоту! Все становилось только сложней… В конце–концов я уверился, что эта дорога — как приговор, где само мироздание исполняет наказание. И единственным доказательством моей правоты мог быть только этот эксперимент. Наверное, поэтому я здесь.

— Думаю, что не только поэтому.

— Возможно, и так, — Мареев замолчал и как–то сник, словно устал от своего спича. Он ссутулился, стал смотреть в землю.

— Наказание? — переспросил Сергей и скептически покачал головой. — В чем мог провиниться полуторагодовалый младенец?

— Я не знаю. Я очень многого еще не знаю, как выяснилось.

— А не слишком ли самоуверенно тягаться с природой?

— Дело не в природе, а во мне, — Мареев вздохнул с сожалением. — Я многого добился, я построил свою империю. И остановился. Я перестал делать что–то, хоть отдаленно напоминающее поступок. Тебе, наверное, пока этого не понять… Я часто перешагивал через людей, кого–то не замечал и не принимал, кого–то унижал и сгибал, я торопился жить, чтобы быть первым… И теперь они приходят и с немым укором смотрят мне в глаза. Молча. Воспоминания.

— Думаете, эта дорога вылечит?

— Иногда думаю, что да. Иногда — нет. Одно знаю точно: по мне не заплачут. Я имею в виду — искренне. Ни один человек. И вот от этого хуже всего.

Мареев встал на ноги, зябко поежился, провел рукой по редеющим волосам. Сергей с удивлением рассмотрел мелкую слезинку, скатившуюся из глаза этого человека.

— Ну что, пора? — Мареев принялся забираться по насыпи на шоссе. Из–под его штиблет, неприятно шурша, сыпался щебень.

— Да, — сказал Сергей тихо ему в спину. — Осталось совсем немного.

* * *

— Когда я уходил в армию, меня провожала совсем юная девушка… — сказал Сергей.

В этот момент они уже входили на перекресток… Эта странная дорога заканчивалась, чтобы превратиться в другую. Или обмануть.

— Мы были влюблены друг в друга до безумия. Она писала мне письма… До какого–то времени. А потом я ясно почувствовал между строк, что она повзрослела. Как будто за эти полгода в ее мире прошло лет пять. Я понял, что мир вокруг нее сильно изменился. Он стал циничным и жестким и ослепил ее своими яркими и лживыми огнями. Превратил в тень. Когда я вернулся… Все смолкло. И был человек, который оказался в этом виновен.

— Таких историй миллионы, к сожалению, — в голосе Мареева проскользнула дрожь.

— Да. Но так заканчивается только одна.

— Заканчивается?

— Конечно.

Они остановились на развилке дорог и посмотрели друг на друга. На какой–то очень краткий миг Марееву вдруг стало жутко от тревожного ожидания боли. От странной недосказанности и нереальности происходящего. «Видимо, это и есть то, за чем я совершил этот путь», — подумал Мареев. Но развивать дальше эту мысль, даже такую опасную, оказалось лень.

Сергей смотрел на него с каким–то новым выражением в своих васильковых глазах. Он присел на корточки, поставил корзинку на асфальт и сказал Марееву снизу вверх:

— А ведь мы знакомы, Александр Евгеньевич. Правда, заочно. Она мне о вас говорила.

Мареев смотрел непонимающе. Слишком инертной стала его память. И слишком замедленными рефлексы.

Сергей откинул кусок белой ткани, прикрывающей содержимое грибной корзинки, уверенно вынул из нее большой автоматический пистолет с глушителем, встал на ноги и поднял оружие на уровень головы Мареева.

Они стояли некоторое время, как в застывшем кадре. Прямо посреди перекрестка. Пистолет в вытянутой руке Сергея отсвечивал на выглянувшем солнце темно–синим.