Подождать до рассвета

Он остановился только тогда, когда судьба свела его с Рокотовой. Маша, у которой погибла близкая подруга, пришла к Иловенскому выяснить обстоятельства смерти его сына в надежде, что эта ниточка приведет ее к убийцам. Только ей, случайной гостье, Иловенский рассказал о том, как страдает и корит себя, только ей показал комнату сына, которую превратил в мемориал. В этой комнате он не тронул ничего, все оставил так, как было в тот, самый последний день. Маша была первой, кто его выслушал и понял. И она посоветовала Павлу привезти в Москву мать и племянника, оставшегося без родителей. Этот мальчик заменил Иловенскому погибшего сына. Теперь Павел трясся над этим Витькой еще больше, чем раньше над сыном Виталькой. Душа человека пластична, она не может вечно находиться в стрессе и горе. Она ищет тепла и любви, готовая не столько брать, сколько отдавать.

Маша Рокотова не могла сказать точно, любит ли она Павла Иловенского. Может быть, она больше жалела его, чем любила. Именно жалела, хотя он уж никак не был жалок. Он не был ни красив, ни, пожалуй, даже симпатичен. Невысокий, толстенький и лысоватый политик первое время вызывал у нее скорее улыбку, чем любовь. Но за те редкие дни, которые они провели вместе, Маше стало казаться, что именно такой тип мужчин и нравится ей больше всего. Не высокий спортивный Ильдар Каримов с его стальными мускулами и красивым телом, а теплый и домашний, несмотря на его высокий пост, Павел Иловенский. Каримов ни в чем не знал проблем и все мог решить, но, оказывается, у него была куча разнообразных комплексов. У Павла комплексов и тормозов не было.

Однажды, гуляя по Москве, они прямо на улице купили изумительный виноград, и Маша все порывалась отщипнуть и съесть немытую ягодку. Павел, держа в руках пакет с виноградом, вошел в первый попавшийся им на пути ресторан и решительно двинулся прямо на кухню. Через несколько минут он появился оттуда со свежевымытыми ягодами.

— Ты что, показал им свое удостоверение? — удивилась Маша.

— Почему удостоверение? Я показал им виноград и попросил дуршлаг.

— И они — дали?!

— Так я же не насовсем попросил, а только на минутку. Что тебя удивляет?

— Паша, но это неприлично, так никто не делает!

— Я так делаю. Там такие же люди, как мы с тобой, отчего же им меня не понять?

Потом они сидели на лавочке в сквере, ели этот виноград, и Маша удивлялась, почему она не такая непосредственная, как он.

— Наверное, это у тебя от твоего высокого положения.

— Нет, — ответил он. — Это у меня от того, что я родился на Севере. У нас, знаешь, если не поддерживать друг друга, можно замерзнуть и погибнуть.

Он выскочил из своего «крайслера» с цветами, сунул их Маше, поцеловал ее и потащил за руку к машине. Рокотова обрадовалась, что приехал он сам, без водителя.

— Где мы остановимся? — спросил он, срывая машину с места.

— В ближайшем лесу, — ответила она, поднесла к лицу цветы и вдохнула их аромат.

— В лесу — это замечательно! Но в какой гостинице?

— Если хочешь, можно остановиться у меня, — предложила Маша.

— Но у тебя, я так понимаю, пока не коттедж. И дети.

— Детей я отправила к бабушке. Но, Паша, я понимаю, ты не привык к таким квартирам…

— Откуда ты знаешь, к чему я привык? — улыбнулся он. — Просто я не хочу стеснять твоих детей.

— Не волнуйся, ты их не стеснишь, они сами при желании кого хочешь стеснят.

— Тогда показывай дорогу.

Он оставил машину прямо у подъезда, не слушая Машиных уговоров отогнать ее на ближайшую стоянку. Она махнула рукой и спорить больше не стала.

— Смотри, угонят, поедешь назад на электричке.

— Да запросто!

В квартире было как-то необычно чисто и пахло чем-то вкусным. В комнате на столе был сервирован ужин на двоих. Белоснежная скатерть, начищенное столовое серебро, высокие фужеры, шампанское в ведерке с чуть подтаявшим льдом.

— Ты же сказала, что приехала прямо с работы, — изумился Иловенский. — А все это?..

Маша покраснела. Это явно постарался Кузька. Она могла поспорить, что горячее в духовке даже не придется разогревать. Интересно, он караулил их из окна? А куда делся, когда они подъехали? Неужели договорился с соседом Лешкой и успел перебежать к нему, пока они с Павлом поднимались? Маша даже заглянула в комнату мальчишек и проверила, не прячется ли он там. А серебро наверняка пришлось драить Тимуру. Маша терпеть не могла его чистить, поэтому почти не пользовалась старинными приборами. К ним, а также всяким изыскам вроде ведерка для шампанского и белых скатертей, тяготел в их доме только Кузьма.

А Иловенский, едва стянув с себя свитер, сгреб Машу в охапку. Он был такой широкий и мягкий! Она уткнулась в его плечо, пахнувшее необыкновенно приятно, каким-то одеколоном, похожим на теплое море.

Конечно, горячее все-таки остыло. Они все сидели на диване и целовались, как школьники, и не могли оторваться друг от друга.

— Ты надолго приехал? — шепотом спросила она.

— Ты что шепчешь? — так же тихо спросил он.

— Потому что темно.

И действительно, наступили сумерки, и в квартире стало темно, только в прихожей у зеркала слабым отсветом горело бра.

— Я хотела бы пригласить тебя на свадьбу.