Подождать до рассвета

Она даже удивлялась: ее совершенно не трогала больше женитьба Ильдара. Может быть потому, что теперь это был окончательно и бесповоротно свершившийся факт. Оказалось, что ничего страшного не случилось, ничего, в общем-то, не изменилось, как кидал Каримов дикие взгляды в ее сторону раньше, так кидает и сейчас, и ревность как всегда жжет его, это было понятно Рокотовой и даже не удивляло. Но и не радовало. Потому что Иловенский эти взгляды тоже замечал и нервничал. Он все собирался переговорить с кем-то из гостей, каким-то чиновником из губернаторской или мэрской администрации, но не отходил от Маши до тех пор, пока не сдал ее Кузе Ярочкину. Она только вздохнула, глядя на прическу приемного сына: волосы были какими-то зеленовато-желтыми и торчали жестким ежиком.

— Мам, это все, что можно было спасти, — не дал ей начать причитания Кузя, — не говори ничего, а то я пойду и застрелюсь.

Он тут же потащил ее к какому-то дальнему столу, где обнаружил какие-то особо вкусные тарталетки с икрой и креветками.

— Надо обязательно все попробовать, — убеждал Кузя, — потом ты мне скажешь, что тебе больше всего понравилось. Я спрошу у шеф-повара, как это делается, а потом тоже приготовлю. Ты ешь-ешь, горячего здесь не будет. Дурацкая какая-то свадьба.

— Все, Кузя, — взмолилась Маша. — Если я еще что-нибудь попробую, я лопну!

— Ешь, говорю, а то будешь тощая, бледная и зеленая, как эта невеста.

— Она не зеленая, она салатовая. И рыжая.

— Да, рыжая и зеленая.

— А тебе, я смотрю, она не очень.

— Не очень? Да полный отстой, — фыркнул Кузя.

— А говорят, сейчас такие в моде…

— Да прям! Отстой, уж можешь мне поверить, я-то знаю, о чем говорю. Уж такой мэн, как Тимкин отец, мог бы отхватить себе что-нибудь покруче. И чем она его уж так приворожила? О, смотри, это мы еще не пробовали.

Рокотовой не было скучно, среди гостей было очень много ее знакомых. Но пообщаться толком не удавалось: разговоры то заглушались оркестром, то прерывались распорядителем, призывавшим послушать очередное поздравление. Кузя честно выполнял обещание, данное Павлу, и таскался за Машей повсюду. Наконец, она так устала, что стала искать глазами Иловенского: спросить, не пора ли уже им и откланяться, а еще лучше — просто смыться, не прощаясь. Павел в дальнем углу разговаривал с каким-то неприятным с виду мужчиной, который все больше слушал и кивал.

— Это тот, который такой здоровенный меч подарил, — проследив за ее взглядом, подсказал Кузя.

Павел разговаривал с человеком Сычева. Интересно, о чем? Ведь Камо сказал, что Сычев — враг Ильдара. Или это было тоже только для прикрытия? От шампанского разболелась голова, и, когда в зал выплыли восточные красавицы с танцами живота, Маша решила все же уехать.

— Машуня, может быть, еще чуть-чуть побудем? — неожиданно предложил Иловенский, которого Кузя оторвал от беседы с чиновником. — Понимаешь, у меня большое дело к его боссу, а встретиться с самим Сычевым мне не удалось.

— А вы его вызовите к себе в Москву, — встрял Кузя. — Вы же главнее?

Павел усмехнулся:

— В чем-то, может, и главнее, но сейчас Сычев мне больше нужен, чем я ему. Маш, еще полчаса — и уедем.

— Ну хорошо, — обреченно вздохнула Маша.

— Ничего не хорошо, — возразил Кузьма. — Мам, ты вон уже бледная, как невеста. Павел Андреевич, оставайтесь, а мы бы поехали, а?

Павел согласился, Маша обрадовалась. Договорились, что Иловенский приедет на машине охраны и привезет с собой Тимура: тот о чем-то оживленно беседовал с Ильдаром у окна в противоположном конце зала.

Ни с кем не прощаясь, Маша Рокотова и Кузя покинули торжество, а Павел Иловенский вернулся к своему собеседнику, но очень скоро распрощался с ним, тот уехал почти следом за Рокотовой.

Глава 32

В ресторанном зале было очень душно, и Павел стал пробираться в сторону больших окон, распахнутых прямо в уютный скверик. За окнами было совсем темно, только замысловатые белые скульптуры подсвечивались разноцветными бледными фонариками. Подходя, Иловенский видел, как у одного из окон о чем-то спорили Ильдар и Тимур Каримовы. Сын что-то горячо говорил, резко жестикулируя. В руке он держал бокал с красным вином. О чем они говорили, Иловенский не слышал, все заглушала музыка.

И вдруг произошло что-то странное: Тимур то ли выплеснул вино в лицо отцу, то ли толкнул его рукой, в которой был бокал. Ильдар отшатнулся, и в тот же миг вся огромная створка окна дождем осколков осыпалась прямо на его голову. Павел в ужасе вскрикнул, когда большое стекло с самого верха, как нож гильотины, обрушилось вниз, едва не перерубив Каримова пополам.

Какое счастье, что Маша уехала, пронеслось в голове Иловенского. Он кинулся к Каримовым, тут же подскочила охрана, ресторанная и его личная. На груди Ильдара расплывалось большое красное пятно: то ли вино, то ли кровь. Он недоуменно смотрел на сына.

Охранники тут же оттеснили их от окна, к Ильдару бросилась невеста, но, добежав, заорала на Тимура и размахнулась отвесить ему пощечину. Ее руку перехватили, Алену оттащили, Ильдар от нее отмахнулся.