Подозрения мистера Уичера, или Убийство на Роуд-Хилл

Так было написано все письмо — нервно, с ошибками в пунктуации, так, словно автор торопился дать волю потоку памяти.

После того как семья переехала в Бэйнтон-Хаус, графство Уилтшир, продолжает автор, мисс Пратт запирала Констанс за непослушание на чердаке, а девочка, воспринимая это как игру, изыскивала всяческие способы, чтобы подурачить свою тюремщицу. Бывало, она «прикидывалась обезьяной», набрасывая меховую накидку, вылезая через окно на крышу, спускаясь вниз с противоположной стороны и вновь карабкаясь наверх, чтобы скрыться в другом чердачном помещении. После этого она возвращалась на исходную позицию, отпирала дверь и входила внутрь: «гувернантку поражало, отчего это дверь всегда остается незапертой, ключ торчит изнутри; опрашивают слуг, но те, естественно, ничего не могут сказать».

Будучи запертой в винном погребе, Констанс ложилась на охапку сена и «воображала, будто находится в темнице большого замка в ожидании казни, назначенной на утро». Однажды, освобождая Констанс из заключения, мисс Пратт удивилась, увидев девочку улыбающейся. Та «выглядела очень довольной своими фантазиями». Мисс Пратт спросила, чему это она так радуется.

— Да ничего особенного, просто крысы, они такие забавные.

— Что за крысы?

— Они не кусаются, только пляшут и играют.

Еще одним узилищем был пивной погреб, но после того, как однажды Констанс вытащила из бочонка затычку, ее стали запирать в одной из двух комнат для гостей, о которых говорили, будто в них — по определенным числам — проникает «голубой огонь» из камина. Если ее запирали в отцовском кабинете на нижнем этаже, Констанс выбиралась наружу и залезала на дерево, разыгрывая жестокий спектакль: она накалывала слизней и улиток на ветки, что в ее представлении являлось распятием. Это был «непоседливый и живой ребенок», жаждущий развлечений, порой опасных. Она любила удирать в лес, «надеясь и в то же время страшась увидеть льва или медведя».

В пансионе, пишет автор, Констанс считалась белой вороной, «не уважала старших», «вечно попадала в какие-то передряги», хотя к истории с утечкой газа она не имеет никакого отношения — «скорее всего это произошло от того, что кто-то забыл перекрыть краны, когда газ был включен» (забота автора о том, чтобы очистить Констанс от всяких подозрений по этому поводу, весьма показательная деталь).[128]

Констанс любила давать учителям прозвища. Так, одного из них она называла из-за его густой черной бороды «волосатым медведем», другого — преподавателя Закона Божьего — «восьмиугольником в рясе» (намек на форму часовни). Тот не стал ругать ее — напротив, рассмеялся и, «рассчитывая достучаться до ее сердца, начал уделять ей особое внимание. Констанс же видя, что другие девочки ревнуют, нарочно стала глупить в разговорах с ним, так что вскоре он потерял к ней интерес». Потом она попыталась «стать религиозной», но, прочитав книгу пуританского проповедника Ричарда Бакстера, убедилась, что уже совершила «непростительный грех» — кощунство против Духа Святого, — и пришла к выводу, что о мечтах стать праведницей можно забыть.

В письме утверждается, что Констанс еще девочкой читала Дарвина и скандализовала семью заявлениями о своем согласии с теорией эволюции.[129] Подобно Уильяму, Констанс находила отдохновение в мире живой природы. В сиднейском письме звери и иные существа предстают носителями свободы — лев, медведь, овца, обезьяна, сорока, тропические птицы, танцующие крысы, даже жертвенные слизняки и улитки.

После смерти матери Констанс пришла к убеждению, что «никому она не нужна, все против нее», что мачеха не замедлила и подтвердить. Как-то раз, когда Констанс приехала из школы домой, та встретила ее такими словами: «Ради себя самой тебе лучше оставаться в пансионе. Когда я сообщила, что ты едешь домой, одна из твоих сестер пришла в ужас от того, что приедет такая зануда! Так что, сама видишь, ты им не нужна». В письме говорится, что на мысль сесть на корабль с Уильямом и сбежать Констанс подталкивало чтение книг про то, как «женщины, переодетые мужчинами, зарабатывают себе на жизнь и остаются неразоблаченными до самой смерти». Она уговорила брата бежать вместе, а потом того «сочли дурным мальчишкой, сбившим другого с пути истинного».