Подозрения мистера Уичера, или Убийство на Роуд-Хилл

«Если бы на каждую комнату этого дома нашлось по тайному наблюдателю, — заметил в 1861 году детектив из Шотландии Макливи, — то взгляду нашему открылась бы картина даже более увлекательная, нежели передвижная выставка». Полицейский офицер в штатском как раз и является таким тайным наблюдателем, у него есть официальный мандат на подглядывание. Герой детектива может в любой момент обернуться своим ухмыляющимся двойником-соглядатаем.

«То ангел, то дьявол, по очереди, а?» — замечает мистер Баккет.

После того как Констанс выпустили из тюрьмы под залог, Уичер заявил Ладлоу, что смысла в его дальнейшем пребывании в Уилтшире нет. «У меня не было оснований надеяться на обнаружение новых улик, — писал он впоследствии в своем отчете. — Таковой могла бы оказаться только ночная рубашка, но я считал, что она уничтожена». Ладлоу не стал возражать, заверив при этом Уичера, что лично он убежден в виновности Констанс и доведет свое мнение до министра внутренних дел Джорджа Корнуолла Льюиса и комиссара Мейна. Генри Кларк тут же набросал проект письма. «От имени судей, — говорилось в нем, — выражаю признательность за содействие, оказанное нам господами Уичером и Уильямсоном. Хотя достаточного количества улик, подтверждающих виновность задержанной, добыть пока не удалось, судьи совершенно убеждены в том, что преступление совершила Констанс Кент, и выражают надежду на то, что таковые еще будут обнаружены и справедливость восторжествует. Мы полностью удовлетворены деятельностью вышеупомянутых офицеров полиции».

Уже на следующий день Уичер и Уильямсон вернулись в Лондон. В качестве сувениров Уичер взял с собой предметы, напоминающие о проведенном расследовании, — две ночные рубашки Констанс, составленный ею перечень вещей, отданных в стирку, клочок газеты с засохшими пятнами крови. В очередном номере «Круглого года» герой публикуемой там «Женщины в белом» также завершает свое расследование в провинции. Глава кончается такими словами: «Через полчаса я уже сидел в поезде, направляющемся в Лондон».

В субботу и воскресенье в окрестностях дома Кентов гремели сильные грозы. Над полями полыхали молнии, вода во Фруме поднялась почти на три фута, кукурузу прибил град.

Во время слушаний в Темперенс-Холле у миссис Кент начались родовые схватки. «Волнение и напряженное ожидание результатов судебного заседания оказались для нее слишком сильным испытанием, — писала „Бат кроникл“, — и в результате схватки начались преждевременно». Пронесся даже слух, будто ребенок появился на свет мертвым, но это оказалось не так. В понедельник, 30 июля, через месяц после гибели первого сына, миссис Кент родила мальчика, которого назвали Эклендом Сэвилом Кентом.[76]

Глава 12 ДЕТЕКТИВНАЯ ЛИХОРАДКА

Лондон,

июль — август 1860

Уичер сошел с поезда на Паддингтонском вокзале в середине субботнего дня, 28 июля, и кеб доставил его вместе с багажом до Пимлико, скорее всего в дом номер 31 по Холивелл-стрит, рядом с Миллбанк-роу. В этом доме снимала комнату его тридцатилетняя незамужняя племянница Сара Уичер, и именно этот адрес он три года спустя зарегистрировал как свое местожительство.[77] В 50-е годы его друг и сослуживец Чарли Филд жил, вместе с женой и тещей, в доме номер 27, а рядом, в доме номер 40, работала прислугой в семье обойщика еще одна племянница Уичера, Мэри-Энн.

Квартал менялся на глазах. На западной его границе достраивался вокзал Виктория, а на северной — Вестминстерский дворец с его готическими шпилями; колокол Биг-Бен был доставлен на башню еще год назад, но на циферблате по-прежнему отсутствовала одна стрелка и боя курантов все еще никто не слышал. Этим летом на новом Вестминстерском мосту установили 13 мощных фонарей: их великолепное свечение порождалось миниатюрными взрывами кислорода и водорода, от которых известковые сердечки раскалялись добела. Однажды теплым январским днем 1861 года в Миллбанке оказался Диккенс и прогулочным шагом направился на запад, вдоль реки. «Я отшагал три мили, — адресовался он к одному из своих корреспондентов, — по великолепной широкой эспланаде; то и дело передо мной возникали огромные фабрики, железнодорожные станции и еще всевозможные сооружения. Я проходил мимо совершенно незнакомых мне, блистающих роскошью улиц, доходящих до самой реки. В далекие времена, когда я катался на лодке по Темзе, на этом берегу были одни лишь пустыри да овраги; то там, то здесь виднелись трактир, ветхая мельница, фабричная труба. С тех пор я ни разу здесь не был и не видел, как менялся облик этих мест, хотя всегда считал, что знаю этот довольно большой город не хуже любого лондонца».