Подозреваемый

Она саркастически смеется:

– Тогда вам нет смысла знакомиться со мной. Если только вам не нравятся похороны.

Рак, видимо, прогрессировал быстро. У ее тела не было времени истаять. Она светлокожая, с изящным подбородком, грациозной шеей и тонко вырезанными ноздрями. Если бы не эта обстановка и не сиплый голос, она бы могла выглядеть вполне привлекательной.

– Проблема рака в том, что он не похож на рак. Простуда кажется простудой. Сломанная нога кажется сломанной ногой. Но о раке ничего не знаешь, пока не получишь снимки и результаты сканирования. Если, конечно, не считать опухоли. Кто может забыть об опухоли? Потрогайте ее!

– Спасибо, не стоит.

– Не смущайтесь. Вы большой мальчик. Потрогайте. Наверное, вы сомневаетесь, что они настоящие. Большинство мужчин сомневаются.

Ее рука протягивается и обхватывает мое запястье. У нее удивительно сильная хватка. Я подавляю в себе желание отшатнуться. Она кладет мою руку себе под сорочку. Мои пальцы прикасаются к ее мягкой груди.

– Вот здесь. Чувствуете? Раньше она была как горошина: маленькая и круглая. Теперь размером с апельсин. Шесть месяцев назад она распространилась на кости. Теперь на легкие.

Моей рукой, все еще лежащей у нее на груди, она трет свой сосок, и я чувствую, как он постепенно твердеет.

– Можете заняться со мной любовью, если хотите. – Она говорит серьезно. – Я хотела бы почувствовать что-нибудь еще… кроме этого распада.

Выражение жалости на моем лице приводит ее в ярость. Она отбрасывает мою руку и плотно оборачивает грудь кардиганом. Теперь она не смотрит на меня.

– Я должен задать вам несколько вопросов.

– Забудьте об этом. Мне не нужны ваши ободряющие речи. Я не ищу веры и перестала заключать сделки с Богом.

– Я здесь из-за Бобби.

– А что с ним?

Я не спланировал свои вопросы. Я даже не знаю точно, чего ищу.

– Когда вы видели его в последний раз?

– Шесть, может, семь лет назад. У него постоянно были неприятности. Никого не слушался. Меня, во всяком случае. Ты отдаешь ребенку лучшие годы своей жизни, а он всегда остается неблагодарным. – Короткие, рваные фразы. – И что же он сделал на этот раз?

– Его обвиняют в нанесении телесных повреждений. Он избил женщину до потери сознания.

– Свою подружку?

– Нет, незнакомку.

Ее черты смягчаются.

– Вы с ним говорили. Как он?

– Он озлоблен.

Бриджет вздыхает.

– Когда-то я думала, что в роддоме мне подсунули чужого ребенка. Он не выглядел моим. Он был похож на отца, к сожалению. Я ничего своего в нем не видела, кроме глаз. У него были две левые ноги и булка вместо лица. Он ничего не мог держать в порядке. Так и норовил взять вещь в руки, разобрать, посмотреть, как она работает. Однажды он сломал прекрасное радио и разлил кислоту из батареи по моему лучшему ковру. Совсем как отец…

Не закончив фразы, она начинает новую:

– Я никогда не чувствовала того, что положено чувствовать матери. Думаю, во мне мало материнского, но ведь это не делает меня холодной, верно? Я не хотела забеременеть, не хотела усыновлять чужого ребенка. Господи Иисусе, мне был только двадцать один год!

Она выгибает тонкую бровь.

– Вам ведь не терпится залезть ко мне в мозги? Не так уж много людей интересует то, что думают другие или что они могут сказать. Иногда люди притворяются, что слушают, а на самом деле лишь дожидаются своей очереди рассказывать или же просто перебивают тебя. А что вы жаждете рассказать, мистер Фрейд?

– Я пытаюсь понять.

– Ленни был таким же: все время задавал вопросы, хотел знать, куда я иду и когда вернусь. – Она передразнивает его умоляющий голос: – «С кем ты, цветочек? Пожалуйста, возвращайся домой. Я буду тебя ждать». Он был таким жалким! Неудивительно, что я стала думать: неужели это все, что я могу делать? Я не собиралась всю оставшуюся жизнь пролежать рядом с его потной спиной.

– Он покончил с собой.

– Не думала, что он на это способен.

– Вы знаете почему?

Кажется, она меня не слышит. Вместо этого она смотрит на закрытые занавески. Наверное, окно выходит прямо на океан.

– Вам не нравится вид?

Бриджет пожимает плечами.

– Ходят слухи, что нас не хоронят, а просто сбрасывают с этого холма.

– Так как насчет вашего мужа?

Она не смотрит на меня.

– Он называл себя изобретателем. Что за чушь! Знаете, если бы он заработал хоть сколько-нибудь денег – много же на это было шансов! – он бы отдал их. «Чтобы обогатить мир», – так он говорил. Вот таким он и был: все время болтал о власти рабочих и пролетарской революции, толкал речи и разглагольствовал. Коммунисты не верят в рай и ад. Где он, по-вашему?

– Я не религиозен.

– Но как, по-вашему, куда он мог бы попасть?

– Понятия не имею.

Ее маска безразличия дает трещину.