Подозреваемый

– Это связано с Кэтрин? – Она откидывает капюшон. Руиз смотрит на нее, как и большинство мужчин. Она не накрашена, не надушена, без украшений, но все равно привлекает взгляды.

– Прошлое интересует вас, миссис О'Лафлин?

Она медлит.

– Смотря какое.

– Вы знали Кэтрин Макбрайд?

– Она принесла нам много горя.

Руиз быстро переводит взгляд на меня, и мое сердце уходит в пятки.

Джулиана смотрит на меня и понимает свою ошибку. Чарли зовет ее. Она смотрит через плечо и поворачивается к Руизу.

– Возможно, мне надо сперва поговорить с вашим мужем, – говорит он медленно. – Я смогу связаться с вами позже.

Джулиана кивает и сжимает мою руку.

– Мы с Чарли пойдем выпьем горячего шоколада.

– Хорошо.

Мы смотрим, как она уходит, аккуратно огибая грязные лужи и кучки торфа. Руиз склоняет голову набок, словно хочет прочитать что-то на лацкане моего пальто.

– Что она имела в виду?

Моя искренность поставлена под большое сомнение. Он мне не поверит.

– Кэтрин сделала заявление, что я домогался ее под гипнозом. Через несколько часов она отозвала иск, но все равно началось расследование. Это было всего лишь недоразумение.

– Как это возможно?

Я рассказываю ему, как Кэтрин приняла мой профессиональный интерес за личный, о ее поцелуе и смущении. О ее злости.

– Вы ее отвергли?

– Да.

– И она подала на вас жалобу.

– Да. Я не знал об этом до тех пор, пока Кэтрин ее не забрала, но дознание все равно надо было провести. Меня временно исключили из штата, пока опрашивали работников и других пациентов.

– Все из-за одного письма?

– Да.

– Вы поговорили с Кэтрин?

– Нет. Она избегала меня. Я видел ее только однажды, перед самым ее уходом из Марсдена. Она принесла извинения. У нее был новый парень, и они собирались на север.

– Вы на нее не сердились?

– Я был в ярости. Эта история могла стоить мне карьеры. – Осознав, как резко это звучит, я добавляю: – Она была очень ранима.

Руиз достает блокнот и начинает что-то писать.

– Не придавайте этому такого значения.

– Я ничего этому не придаю, профессор, это просто информация. Мы оба с вами собираем сведения по крупицам до тех пор, пока из них не сложится цельная картина. – Переворачивая страницу блокнота, он нежно улыбается мне. – Удивительно, как много можно теперь узнать о человеке. Женат. Один ребенок. Не исповедует какую-либо веру. Получил образование в Чартерхаусе и Лондонском университете. Бакалаврская и магистерская степени по психологии. В тысяча девятьсот восьмидесятом году привлечен к ответственности за изображение свастики на Доме ЮАР во время демонстрации за освобождение Манделы на Трафальгар-сквер. Дважды задержан за превышение скорости на трассе М-сорок, один штраф за парковку, в тысяча девятьсот восемьдесят седьмом году отказано в получении сирийской визы из-за совершенного ранее визита в Израиль. Отец – известный врач. Три сестры. Одна работает в благотворительной программе помощи беженцам, проводимой ООН. Отец вашей жены покончил с собой в тысяча девятьсот девяносто четвертом году. Ваша тетя погибла при пожаре. У вас частная медицинская страховка, перерасход по счету в десять тысяч фунтов, и в воскресенье вам нужно заплатить налог на машину. – Он смотрит на меня. – Я не занимался вашими налогами, но думаю, что вы перешли к частной практике, потому что ваш домик должен стоить целое состояние.

Он подошел к сути. Весь трюк – это предупреждение. Он показывает, на что способен.

Его голос понижается:

– Если я узнаю, что вы утаили информацию, важную для следствия, я посажу вас в тюрьму. Сможете попрактиковаться, когда окажетесь в одной камере с парнем, которому нечего терять. – Руиз закрывает блокнот и засовывает его в карман. Дыша на ладони, он добавляет: – Спасибо за внимание, профессор.

14

Бобби Моран нагоняет меня в фойе. Он выглядит еще более помятым, чем обычно, на его пальто налипла грязь, из карманов торчат бумаги. Интересно, он просто не выспался или предчувствует что-то дурное?

Быстро моргая за стеклами очков, он бормочет извинения:

– Мне надо поговорить.

Я смотрю поверх его головы на настенные часы.

– У меня другой пациент…

– Пожалуйста…

Надо отказать. Нельзя позволять людям приходить просто так. Мина будет в ярости. Она прекрасно управлялась бы с делами, если бы не пациенты, пропускающие назначенное время и приходящие потом без предупреждения.

– Так каши не сваришь, – говорит она обычно, и я соглашаюсь с ней, даже не совсем понимая, что она имеет в виду.

Наверху я приглашаю Бобби сесть и наспех меняю свое утреннее расписание. Он кажется смущенным из-за всех затруднений, которые вызвал. Сегодня он другой: более приземленный, воспринимающий реальность лучше, чем обычно.

– Вы спрашивали меня, что мне снится. – Он смотрит на пятно под ногами.

– Да.

– Я думаю, со мной что-то не так. Я не могу отбросить эти мысли.

– Какие мысли?

– Во сне я причиняю людям боль.

– Как вы причиняете им боль?

Он жалобно смотрит на меня:

– Я пытаюсь не спать, я не хочу засыпать. Арки велит мне идти в кровать. Она не понимает, почему я смотрю телевизор в четыре утра, завернувшись в одеяло на диване. Это из-за снов.

– А что в них?