Подозреваемый

– Нет, не смей перекладывать вину на свою болезнь. Ты сделал выбор сам.

– Это была только одна ночь, – говорю я жалобно.

– Нет! Это была другая женщина. Ты целовал ее так же, как меня. Ты спал с ней! Как ты мог?

Даже всхлипывая и злясь, она остается категоричной. Я эгоистичный, незрелый, лживый и жестокий. Я пытаюсь выбрать эпитеты, которые не подходят ко мне. Не удается.

– Я ошибся, – слабо говорю я. – Прости.

– Этого недостаточно, Джо. Ты разбил мое сердце. Знаешь, сколько мне надо ждать результатов анализа на СПИД? Три месяца!

– Но Элиза не больна!

– Откуда ты знаешь? Ты что, спросил ее об этом, прежде чем решил не пользоваться презервативом? Я вешаю трубку.

– Подожди! Пожалуйста! Как там Чарли?

– Прекрасно.

– Что ты ей сказала?

– Что ты мерзкий изменник и слабый, жалкий, эгоцентричный калека.

– Ты этого не сказала.

– Нет, но хотелось.

– Я на несколько дней уеду из города. Полиция может спросить тебя, где я нахожусь. Вот почему тебе лучше ничего не знать об этом.

Она не отвечает.

– Ты можешь всегда найти меня по мобильному. Пожалуйста, звони. Обними от меня Чарли. Я пойду. Я люблю тебя.

Я быстро вешаю трубку, боясь услышать ее молчание.

Заперев дверь, я кладу тяжелый ключ глубоко в карман. Спускаясь по лестнице, дважды пытаюсь нащупать его. Вместо этого натыкаюсь на кита Бобби. Провожу пальцами по его поверхности.

Снаружи ледяной ветер толкает меня по Ганновер-стрит в Альберт-докс. Ливерпуль напоминает мне сумку старой женщины, набитую безделушками, обрывками, фантиками и недоеденными конфетами. Эдвардианские пабы теснятся рядом с монументальными соборами и деловыми кварталами в стиле ар деко, которые не могут решить, на каком континенте им положено находиться. Некоторые более современные здания так быстро одряхлели, что смотрятся как заброшенные игорные заведения, годные только на снос.

Хлопковая Биржа на Олд-Холл-стрит – величественное напоминание о тех временах, когда Ливерпуль был центром международной хлопковой торговли, снабжающим всю легкую промышленность Ланкашира. Когда здание биржи открылось в 1906 году, в нем были телефоны, электрические лифты, электронные часы и прямая телефонная связь с нью-йоркскими фьючерсными рынками. Теперь здесь хранятся, помимо прочего, тридцать миллионов записей о рождениях, смертях и браках, имевших место в Ланкашире.

Странная смесь людей толпится у каталогов: класс, пришедший на экскурсию, американские туристы, ищущие дальних родственников, почтенные дамы в твидовых юбках, исследователи завещаний и охотники за наследством.

У меня есть цель. Она кажется вполне достижимой. Я тоже встаю в очередь к томам с цветными указателями, где надеюсь отыскать запись о появлении Бобби на свет. С ней я могу получить свидетельство о рождении, которое, в свою очередь, даст мне имена его родителей, сведения о их местожительстве и роде занятий.

Книги сложены на металлических полках, на них отмечены месяц и год. Тома 1970–1980 годов разделены по кварталам, фамилии следуют в алфавитном порядке. Если Бобби сказал правду о своем возрасте, мне придется просмотреть только четыре тома.

Год 1980. Я не нахожу записи ни о Бобби Моране, ни о Роберте Моране. Принимаюсь просматривать предыдущие и последующие года, доходя до 1974-го и 1984-го. Разочаровавшись, пролистываю свои записи. Интересно, не изменил ли Бобби своего имени. Если так, то мне не повезло.

У справочной стойки прошу телефонную книгу. Не могу сказать, очаровываю я людей своей улыбкой или пугаю. Маска Паркинсона непредсказуема.

Бобби солгал о том, в каком месте находилась его школа, но, возможно, дал ее настоящее название.

В Ливерпуле две школы Сент-Мери, только одна из них начальная. Я выписываю номер телефона и отыскиваю в фойе уголок, откуда можно позвонить. Секретарша говорит с ливерпульским акцентом, словно персонаж фильма Кена Лоуча.

– Мы закрыты на рождественские каникулы, – сообщает она. – Меня вообще не должно здесь быть. Я просто убирала в кабинете.

Я выдумываю историю о больном друге, который хочет разыскать своих старых приятелей. Мне нужны классные журналы или фотографии середины восьмидесятых. Она полагает, что в библиотеке целый шкаф таких бумаг. Мне стоит позвонить в новом году.

– Я не могу долго ждать. Мой друг очень болен. Сейчас ведь Рождество.

– Может, я смогу проверить, – говорит она сочувственно. – Какой год вас интересует?

– Я не знаю точно.

– Сколько лет вашему другу?

– Двадцать два.

– Как его зовут?

– Я думаю, у него раньше было другое имя. Вот почему мне нужны фотографии. Я его узнаю.

Она внезапно теряет ко мне доверие. Ее подозрения усиливаются, когда я предлагаю зайти в школу. Она хочет спросить разрешения у директрисы. А еще лучше мне было бы написать запрос и послать его по почте.

– У меня нет времени. Мой друг…

– Извините.

– Подождите! Пожалуйста! Его имя Бобби Моран. Он носил очки. Пошел в школу где-то в 1985 году.

Она колеблется. После продолжительной паузы предлагает мне перезвонить через двадцать минут.