Подозреваемый

В комнате, специально предназначенной для детей, разбросаны по полу игрушки, а стены выкрашены в яркие цвета. На столе лежат карандаши и бумага для рисования. Маленький мальчик ерзает на пластиковом стуле, глядя на чистый лист бумаги. На нем мешковатая школьная форма и потертые ботинки. Он смотрит в камеру, и я отчетливо вижу его лицо. За четырнадцать лет он сильно изменился, но я его узнаю. Он сидит ссутулившись, словно покорился судьбе.

Однако это не все. Далеко не все. Детали возвращаются ко мне одна за другой. Я раньше видел этого ребенка. Руперт Эрскин попросил меня просмотреть дело. Маленький мальчик отказывался отвечать на любые вопросы. Нужен был новый подход. Возможно, новое лицо.

Пленка крутится. Я слышу свой голос:

– Как тебе нравится, чтобы тебя называли: Роберт, Роб или Бобби?

– Бобби.

– Ты знаешь, зачем ты здесь, Бобби?

Он не отвечает.

– Я должен задать тебе несколько вопросов, ладно?

– Я хочу домой.

– Не сейчас. Скажи мне, Бобби, ты знаешь, чем правда отличается от лжи?

Он кивает.

– Если я скажу, что у меня вместо носа морковка, что это будет?

– Ложь.

– Точно.

Разговор продолжается. Я задаю общие вопросы о школе и доме. Бобби рассказывает о любимых телепередачах и игрушках. Он успокаивается и начинает рисовать на листе бумаге.

Если бы ему можно было загадать три волшебных желания, каковы бы они были? После двух неудачных попыток и колебаний он останавливается на следующих: 1) владеть шоколадной фабрикой; 2) поехать в лагерь; 3) построить машину, которая сделает всех счастливыми. На кого бы он хотел быть похожим? На ежика Соника, потому что тот «очень быстро бегает и спасает своих друзей».

Просматривая запись, я узнаю некоторые жесты и повадки взрослого Бобби. Он редко улыбался и смеялся. Избегал подолгу смотреть в глаза собеседнику.

Я спрашиваю его об отце. Сперва Бобби оживлен и открыт. Он хочет пойти к нему домой.

– Мы создаем одно изобретение. Оно поможет продуктам не вываливаться из сумки в багажнике.

Бобби рисует свой портрет, и я прошу его назвать части тела. Когда речь заходит о его «интимных частях», он начинает мямлить.

– Тебе нравиться принимать с папой ванну?

– Да.

– Что тебе нравится?

– Он меня щекочет.

– Где он тебя щекочет?

– Везде.

– Он прикасается к тебе так, что тебе это не нравится?

Бобби хмурит брови.

– Нет.

– Он трогает твои интимные части?

– Нет.

– А когда моет тебя?

– Наверное. – Он бормочет что-то еще, чего я не могу разобрать.

– А мама? Она трогает твои интимные части?

Бобби качает головой и просится домой. Он комкает листок бумаги и отказывается отвечать на дальнейшие вопросы. Он не выказывает ни расстройства, ни испуга. Это один из случаев «дистанцирования», частый у детей, подвергшихся сексуальному насилию, – они пытаются сжаться и стать менее заметными.

Беседа заканчивается, но ее результат в высшей степени сомнителен. Отмеченных особенностей поведения недостаточно для того, чтобы сделать вывод.

Возвращаясь к папкам, я собираю по частям то, что случилось дальше. Мел посоветовала занести имя Бобби в официальный список детей района, входящих в группу риска. Она настаивала на том, чтобы передать ребенка под временную опеку, – и именно тогда вытащила судью из постели в два часа ночи.

Полиция арестовала Ленни Моргана. Был произведен обыск в его доме, а также в шкафчике депо и соседнем гараже, который он снимал под мастерскую. Он беспрерывно заявлял о своей невиновности. Описывал себя как любящего отца, который никогда не делал ничего плохого и у которого никогда не было проблем с полицией. Он утверждал, что ничего не знал о повреждениях Бобби, но признался, что «задал ему взбучку», когда тот разобрал и сломал хороший будильник.

Ничего этого я не знал. Мое участие ограничилось единственной беседой. Это было дело Эрскина.

Пятнадцатого августа состоялось заседание по делу о защите прав ребенка. Председательствовал Лукас Даттон, в слушании участвовали дежурный социальный работник, психолог-консультант Руперт Эрскин, врач Бобби, директор его школы и сержант Хелена Бронте.

Я помню Лукаса Даттона. На первом же заседании, в котором я участвовал, он накинулся на меня, когда я внес предложение, не совпадавшее с его позицией. Решения директоров не принято оспаривать – во всяком случае, не пристало делать это молодым психологам, у которых еще не высохла краска на дипломах.

У полиции не было достаточных улик, чтобы привлечь Ленни Моргана к суду, но расследование продолжалось. Исходя из результатов медицинского освидетельствования и показаний Бриджет Морган, на заседании было решено забрать Бобби из дома и найти для него приемную семью, если отец добровольно не согласится держаться подальше. Будут организованы ежедневные встречи, но отца и сына запрещается оставлять наедине друг с другом.

Бобби провел пять дней в приемной семье, пока Ленни не согласился оставить дом и жить отдельно вплоть до окончания расследования.