Подозреваемый

– Равнины и низкие холмы вдруг превратились в поля и стены тумана, стали трехмерной иллюзией, из реальности превратились в грезу.

Мягкий голос теперь звучит где-то перед ее лицом, и Холли предпочитает верить, что он вообще не двигался, а все это время находился перед ней.

Она только что проснулась, будто от толчка, и, возможно, поначалу ей не следовало доверять органам чувств. Опять же, кромешная тьма не позволяет точно определить местоположение источника звука, дезориентирует.

– На уровне земли ветра не было, но на большой высоте он дул со страшной силой, потому что после того, как выпал снег, облака быстро разорвало в клочья и унесло. А в разрывах между облаками небо было черное, подсвеченное только ожерельями звезд.

Она чувствует гвоздь между грудями, согретый теплом ее тела, и пытается почерпнуть в нем уверенность.

– У стеклодува с прошлого июля оставались фейерверки, и женщина, которой снились мертвые лошади, предложила установить их, прежде чем запустить.

Его истории всегда к чему-то ведут, хотя Холли уже научилась бояться последних фраз каждой.

– Там были звездные раковины, колеса Катерины, спирали, меняющие цвет хризантемы, золотые пальмы.

Голос становится мягче, он подходит ближе. Возможно, наклоняется к ней. Их лица разделяет какой-то фут.

– Красные, зеленые, сапфировые и золотые вспышки освещали черное небо, но все эти цвета также отражались от белых полей, пульсировали на белых полях.

Киллер продолжает говорить, а у Холли возникает ощущение, что сейчас он ее поцелует, в кромешной тьме. И какой будет его реакция, когда она в отвращении, а по-другому невозможно, отпрянет?

– Последние снежинки еще падают, самые последние, большие, как серебряные доллары, спускающиеся по широким пологим дугам. Они тоже подсвечиваются.

Она отклоняется назад и поворачивает голову, боясь этого поцелуя. Потом думает, что он может прийтись не на губы, а в шею.

– Поблескивая красным, синим и золотым огнем, снежинки медленно опускались на землю, словно что-то волшебное горело в вышине, какой-то величественный дворец пылал на другой стороне небес, а на землю падали яркие, как драгоценные камни, угли.

Он делает паузу в ожидании ответной реакции.

Пока он продолжает говорить, поцелуя точно не будет.

Холли откликается:

– Это так великолепно, так прекрасно, я сожалею, что меня там не было.

– И я жалею, что тебя там не было, – соглашается он.

Осознав, что ее слова могут быть расценены как приглашение, Холли торопливо добавляет:

– Это наверняка не все. Что еще произошло в ту ночь в Эль-Валле? Расскажи мне.

– У женщины, которой снились мертвые лошади, была подруга, утверждавшая, что она – графиня из какой-то восточноевропейской страны. У тебя есть хоть одна знакомая графиня?

– Нет.

– У графини были проблемы с депрессией. Она лечила депрессию, принимая «экстази». Она приняла слишком много «экстази» и вышла на поле, окрашенное фейерверками. Более счастливая, чем была когда-либо, она покончила с собой.

Вновь пауза, требующая ответной реакции, но Холли не может ничего придумать, кроме:

– Как грустно.

– Я знал, что ты это поймешь. Да, грустно. Грустно и глупо. Эль-Валле – портал, который дает возможность отправиться в путешествие к великому изменению. В ту ночь и тот особый момент каждому представлялась возможность стать другим. Стать лучше. Однако всегда находятся такие, кто не может этого увидеть.

– Графиня.

– Да. Графиня.

Окружающая Холли давящая темнота вдруг стала еще темнее.

Она чувствует его теплое дыхание своим лбом, глазами, а потом оно уходит.

Может, она и не чувствовала его дыхания, только легкий порыв ветра.

Ей хочется верить, что это был порыв ветра, и она думает о чем-то чистом: своем муже, ребенке, ярком солнышке.

– Ты веришь в знамения, Холли Рафферти?

– Да.

– Знаки, приметы. Черные кошки, разбитые зеркала, просыпанная соль, упавшая на пол вилка или нож. Ты когда-нибудь видела знамение, Холли Рафферти?

– Думаю, что нет.

– Надеешься увидеть?

Она знает, что он хочет услышать, и идет ему навстречу.

– Да. Я надеюсь увидеть знамение.

Она чувствует теплое дыхание на левой щеке, потом на губах.

Если это он (а сердцем она знает, что он, безо всяких «если»), то остается неотличим от темноты, хотя разделяют их какие-то дюймы.

Темнота в комнате не мешает остроте мысленного взора. Она «видит», что он стоит перед ней на коленях голый, его бледное тело разрисовано зловещими символами, а вместо краски использовалась кровь убитых им людей.

Силясь изгнать из голоса нарастающий страх, она спрашивает:

– Ты видел много знамений, не так ли?

Дыхание, дыхание, дыхание на губах, но не поцелуй, потом нет и дыхания, потому что он отстраняется и говорит:

– Я видел десятки знамений. У меня на них глаз наметан.

– Пожалуйста, расскажи мне хотя бы об одном.

Он молчит. Молчание нависает над ней, словно отточенный меч.

Неужели он начинает задаваться вопросом: а может, она говорит лишь для того, чтобы отсрочить поцелуй?