Подозреваются в любви

Если бы кому-то пришла в голову идея подсмотреть за ними, стало бы ясно, что любовь, заполнившая их сердца, оказалась ненужной. Она выглядела подкидышем, которого Дашка приняла со свойственной ей обреченностью, Андрей же — наоборот — отвергал, панически страшась любой зависимости. Его пугала собственная уязвимость, когда Дашка вдруг задерживалась на работе или плакала беззвучно в подушку от того, что нет писем от отца. Андрей хотел, чтобы она была счастлива, но только с ним, и — одновременно — отталкивал ее, чтобы уберечь собственную независимость. Но любовь уже захватила их сердца и упрямо швыряла навстречу друг другу, и острые углы их характеров, и горькие несовпадения их мировоззрений, и различие их судеб — все натыкалось на беспредельную силу притяжения и разбивалось вдрызг, в мелкую крошку, от которой оставались лишь неглубокие порезы. Эти ранки Дашка предпочитала зализывать в одиночестве, Андрею было легче забыться в объятиях случайной знакомой. Он не считал это предательством, изменой, но скрывал свои похождения от Даши. Она догадывалась, она просила — «скажи мне правду!». И он, такой прямодушный всегда, такой откровенный, отвечал:

— Я люблю тебя.

С таким видом, что Дашка возненавидела эти слова. Он будто одаривал ее шубой с царского плеча.

Два года — тысячу немыслимых, сумасшедших, счастливых мгновений — любовь не позволяла им оторваться друг от друга, а они губили ее каждым словом и жестом. Естественная потребность быть понятым и остаться при этом свободным превратилась в навязчивую идею, пока Андрей не попытался быть честным с самим собой. Он знал, что жить с Дашкой невыносимо, слишком разными они были. Он понимал, что без нее жизнь приобретет другие цвета и оттенки. Он не чувствовал в себе ни сил, ни желания менять палитру. Он хотел только одного, и это пришло не внезапно, не вдруг, так было всегда — просыпаться рядом с ней, думать о том, как вместе провести день, кричать на нее, целовать ее, не понимать ее и доказывать ей — именно ей! только ей — свою правоту. Даша была из другого мира, и только содрав в кровь коленки, набив тысячу шишек, сорвав до хрипа голос, Андрей нашел, дозвался ее. Неужели ради того, чтобы сказать, как она ему не нужна?

Он пытался понять ее разумом, и только когда прислушался к сердцу, стало легче. И все, против чего восставало его существо — Дашкина беззаботность, умение ничего не делать и получать от этого удовольствие, нежелание приспосабливаться, какая-то дикая, необузданная неуправляемая жажда жизни, истеричность, нерешительность, кофе в огромных количествах, сто пятая серия «Санта-Барбары», замызганные джинсы с мятой футболкой навыпуск, — все это уместилось в душе Андрея, не оставив ни единого свободного уголка.

— Вам со Степкой надо уехать, — сказал Андрей, собравшись с духом и приготовившись отлеживаться под столом, когда Дашка начнет орать.

Но, вероятно, сегодняшний день был диковинным во всем. Она не повернулась к нему, она не повысила голоса, не сделала страшные глаза.

— Куда? — услышал Андрей спокойный вопрос жены.

— Я договорился с Лешкой, — машинально ответил он и отложил ложку. — Что с тобой?

— У?

Она обернулась и смотрела на него сосредоточенно, словно школьница на учителя. С готовностью продолжить рассказ с любого места и без запинки ответить на дополнительные вопросы. У него накопилась их куча, но он мечтал засунуть эту кучу подальше, забыть о ней и молча прижать к себе эту дурочку с умными глазами.

— Чего ты мычишь? Я спросил, что с тобой происходит. Ты какая-то не такая…

— А какая я? Разве ты меня знаешь? — с искренним любопытством воскликнула она.

Ему следовало покаянно опустить голову и зардеться стыдливым румянцем. Ему следовало пойти и утопиться, потому что жить с таким чувством вины невозможно. Ему давно пора было забыть, что у него есть жена — любимая, обиженная им женщина. А он все помнил, черт подери, он помнил! Ее нетерпеливые губы, ее холодные пальцы, ее шумное дыхание у себя на груди. Он, как последний балбес, надеялся воскресить эти воспоминания не только в своей черепной коробке.

— Я тебя люблю.

— А я тебе не верю.

Они стояли друг против друга — каждый со своей правдой и своей виной.

— Почему нам надо уезжать? Что случилось? — отдышавшись, спросила она.

— Ты можешь нормально со мной поговорить? — Андрей устало провел рукой по лицу. — Просто поговорить, как два разумных человека.

— А ты уверен, что разумен?

— Давай без издевок! — почти взмолился он.

— Я не умею иначе, — усмехнулась она, предлагая ему свои правила игры.

Ей казалось, что принять их — невероятное для него дело, она надеялась, что разговор не состоится, уплыв в сторону взаимных обид и пустых препирательств. Удавалось же ей так долго избегать этого разговора!

— А ты постарайся, Даш, — серьезным тоном произнес Андрей, — ради того, что у нас было, попытайся сейчас хотя бы выслушать меня спокойно.

— Я уже слушаю. Но ты не ответил на мой вопрос. Мы со Степкой должны уехать из дома, потому что какие-то ублюдки опять решили, что ты им встал поперек дороги?