Подозреваются в любви

Дашка сразу прошла на кухню, оставив Андрея в холле договариваться с охраной. Она прекрасно знала, какие будут распоряжения. Теперь ее не выпустят даже в сад погулять. И в туалет тоже, наверное, придется ходить под конвоем. Все-таки глупо вышло. Эта сцена в квартире Кирилла снова встала у нее перед глазами. Голозадый хозяин, дрожащий от страха и ничего не понимающий, Николай с бесстрастным выражением лица, ошарашенный Митька, вероятно, готовый сражаться с полчищем врагов и никак не ожидавший увидеть обнаженных любовников. Дашка знала, что этот мальчик влюблен в нее и в силу своего юного возраста и романтического склада характера сильно приукрашивает ее образ. Вот Николай, тот знал все и смотрел на это философски. А Митьке даже в голову не приходило, что предмет его обожания может так низко пасть. Даша без труда прочитала в его глазах потрясение, сменившееся разочарованием и детской обидой. Будто ребенок, которому жестоко сообщили — вместо Деда Мороза дарит подарки переодетый, начинающий актер Вася Пупкин, он получает за это зарплату и ездит на общественном транспорте, а не на волшебных санях. Верь не верь — подойди и сам убедись, что борода ненастоящая. Так и Митька… Жена Комолова вовсе не ангел во плоти. Вот она лежит, раскинув прекрасные белые ноги, в ожидании любовника.

Дашка понимала, что нарочно растравляет себя сейчас, представляя, что подумал о ней влюбленный Митька. Ей мало было дела до его разочарований. Однако лучше думать о Митьке, чем вспоминать страшный взгляд мужа, когда он вошел в комнату. Его издевательская ухмылка до сих пор перед глазами, его насмешливый тон до сих пор отзывается в голове. И лучше уж Дашка подумает о влюбленном в нее охраннике.

— Я прошу тебя никуда не уходить, — произнес Андрей, войдя на кухню, где препарировала собственные воспоминания его жена.

— Просишь? Это больше похоже на приказ, а я, Комолов, не люблю, когда мне приказывают.

Блин, откусить, что ли, самой себе язык?

— Я прошу, — спокойно повторил Андрей.

— Ладно. Но у меня тоже есть просьба. Возьми меня с собой.

Он недоуменно почесал переносицу.

— Даш, тебе не кажется, что наши просьбы взаимоисключающие?

— Ну, ты загнул! Я не хочу сидеть дома в одиночестве, вот и все. Я хочу видеть сына! И как можно скорей.

— Ты должна остаться.

— Я хочу поехать с тобой!

— Это невозможно! — скрипнув зубами, чуть прикрикнул он и устало опустился на стул. — Давай я немного побуду с тобой, раз ты боишься остаться одна. Или ребят давай позовем, перекинетесь в картишки пока…

Дашка села напротив.

— Ты дурак, Комолов, или притворяешься? Я не хочу тебя и твоих ребят, я не хочу перекидываться в картишки и тупо ждать, страдая от безделья! Возьми меня с собой, я в машине посижу…

Он покачал головой:

— Какая разница, в машине бездельничать или дома?

Она разозлилась окончательно. Ее так взбесила эта необходимость все выражать словами, что хотелось стукнуть мужа по голове. Вдруг у него что-то перевернется, и он лучше станет соображать. Просто посмотрит в глаза, и этого будет достаточно. Ведь умел же он раньше понимать ее!

Да что там — он всегда знал, чего она хочет, точно знал, не спрашивая и не уточняя, просто чувствовал, просто был с ней на одной волне. А теперь они по разные стороны баррикад.

Стреляют разрывными патронами друг в друга. Бац — и сердце в мелкие клочья.

Попробуй-ка с таким сердцем объяснить, что тебе надо и почему в машине легче, чем дома, и как не хватает тепла, и зачем все это время она убегает от правды.

А правда в том, что перед ней — напряженно хмурясь, приложив ладонь к небольшому шраму на скуле, надежно спрятав в синеву глаз усталость и страхи, сидела ее любовь. Любовь земная, с амбициями и обидами, с угрями на спине и колючей щетиной на подбородке, с ласковыми глазами и пальцами, с неумелыми колыбельными, с ворохом цветов под мышкой.

Выбросить годы, словно потертые ботинки, на свалку? Капли слез, пота и крови выжать, будто воду с грязной тряпки? Вынуть душу и вывернуть наизнанку, той стороной, что еще не слишком износилась?

Ведь что только не приходило в голову за это время, чем только не маялось сердце! И воображение, которого никогда у Дашки и не было, неожиданно обрело силу и крепкой рукой рисовало картины — одна ярче другой.