Подозреваются в любви

Только позже, много позже, выходя из чужого подъезда, упираясь взглядом в хрупкие Дашкины ключицы, Андрей ощутил необыкновенное облегчение. И хрен с ним, с сусликом, который действительно готов был забиться под диван от страха! Дашку никто не похищал, она жива и невредима, а дурь из ее головы Андрей выбьет сам. Почему-то он был уверен, что Даша рванула к любовнику только из-за обиды. Зацепившись за эту мысль, Андрей старался избавиться от остальных — мерзких, настойчиво долбящих виски, пустых и хлопотных. Например, о том, как суслик обнимал его жену. Например, о том, что жена обнимала суслика.

Сами собой сжимались кулаки.

Но в прожитом нет виноватых и виновных, пытался успокоить себя Андрей. И напряжение снова сменялось радостным ожиданием чуда. Впервые в жизни Комолов ждал терпеливо и осмысленно. Вот они приедут домой, сядут за стол, посмотрят друг другу в глаза — как сто лет назад, как недавно на чужой кухне, — и все встанет на свои места. И сына он обязательно найдет, очень быстро найдет, потому что иначе и быть не может. Потому что, когда рядом жена — его сила безгранична. Он не то что горы — он мир перевернет и заставит планету крутиться в другую сторону. Не то что звезду — все до единой соберет с неба, а чтобы не было темно, заново придумает солнце. И даст ему Дашкино имя, и скромно потупится, когда она скажет своим обычным голосом: «Дурак ты, Комолов, я тебя и так люблю!»

Андрей то и дело бросал взгляд в зеркало, чтобы убедиться — Дашка рядом. Она любила сидеть позади него, положив руки ему на плечи и уткнувшись носом в его волосы. Ее дыхание щекотало затылок.

Сейчас она сидела прямо, с неприступным видом царевны Несмеяны, но он помнил ее недавний взгляд и точно знал, что это значило. Она соскучилась, она истосковалась, так же как и он.

Вот мы наделали делов, скажет он ей, когда они приедут домой и сядут за стол.

Давай больше не дурить, скажет он ей, наливая коньяк с кофе в ее чашку.

Я был не прав, скажет он ей по дороге в спальню.

Все будет хорошо, скажет он ей.

Сзади мигнули фары, Николай давал знак, что сворачивает, и будет заниматься делом, пока шеф улаживает проблемы с женой. С длинным списком собственных недругов Андрей так и не успел ознакомиться. В принципе, он предполагал, кого внес в этот список начальник службы безопасности и уже наметил себе первого кандидата. Вот поговорит с Дашкой и двинется к ребятам на подмогу. Степка будет сегодня ночевать дома.

Лишь бы она пока не задавала вопросов.

Лишь бы она позволила…

— Мы домой едем? — вдруг услышал он ледяной голос жены.

— Конечно.

— Степка там? Ты нашел его?

Андрей увидел, как задрожали ее губы, как нервный румянец окрасил лицо. Непонятно, чего было больше в Дашкиных словах — надежды или страха, претензий или облегчения.

— Я поеду за ним попозже.

— Что значит попозже? — вскинулась она. — А сейчас? Где мой сын сейчас?

— Наш сын, Дашка, он — наш сын! И я тоже волнуюсь, мне тоже хочется, чтобы он побыстрей оказался рядом. Сейчас это невозможно. И не надо орать на меня!

Андрей не заметил, как перешел в наступление. Пальцы крепко, до боли вцепились в руль.

— Ты должна успокоиться и довериться мне.

— Но ты ведь мне не доверяешь! Зачем ты теряешь время? Чтобы убедиться, что я никуда больше не сбегу? Снова приставишь ко мне охрану? Лучше бы ты о сыне подумал!

Он резко ударил по тормозам, и Даша тюкнулась носом ему в затылок. Андрей увидел, как она прижала ладони к лицу.

— Что?! Ты разбилась?

Он неловко поерзал, пытаясь обернуться и прижать ее к себе. Не тут-то было, жена забилась в глубь машины и тоненько заскулила оттуда. Слов он не разобрал.

Пришлось выскочить из машины и запрыгнуть на заднее сиденье.

— Дай посмотрю, — он попытался оторвать ее руки от лица.

— Отстань! Псих ненормальный!

— Возьми, истеричка! — Он протянул ей платок. — Это ты ненормальная, обвиняешь меня черт знает в чем! Неужели ты думаешь, что мне безразличен Степка?

Дашка всхлипнула, прижала платок к разбитому носу и запрокинула голову.

— Мы сегодня поедем куда-нибудь? — пробормотала она, не в силах больше выносить его пристальный взгляд.

— То ехать, то не ехать, — пробурчал он, вылезая из машины.

Весь оставшийся путь до дома они молчали.