Подозреваются все. Что сказал покойник

— Сначала верни кувшин, тогда получишь еду!

Сегодня мне не хотелось с ним спорить. Устала я страшно, сказывалось постоянное недоедание, да и нужды во втором кувшине не было. Я положила кувшин в корзину и через минуту получила хлеб, воду и сигареты. Молча вынула их из корзины.

— Ваше преосвященство! — заревела дыра. — Как чувствуешь себя?

— А тебе какое дело? Хорошо чувствую.

— Тогда почему не говоришь ничего?

— Я обиделась на тебя. Ты меня третируешь! Вот погоди, бог тебя покарает!

Сторож счёл нужным оправдаться:

— Ведь мне так велят! Если не буду выполнять приказаний, меня убьют. Велели отбирать у тебя кувшин, я и отбираю. Неужели мне кувшина жалко?

— Ну, ладно, подумаю, может, завтра и прощу тебя…

В последующие за этим дни я метр за метром вгрызалась в стену. Дело шло медленней, чем я рассчитывала, так как попался крупный камень, который занял у меня несколько часов. Когда извлекла его из стены и откатила к дверям камеры, я совеем без сил рухнула на пол. Зато ближайшее окружение этого гиганта удалось извлечь без особого труда. Ещё один большой и очень длинный камень, уходящий на большую глубину в стену, почему-то выскочил сам, что очень подняло моё настроение.

Кроме выковыривания раствора крючком, я использовала также метод расшатывания и обстукивания камней, поэтому очень следила за тем, чтобы сторож не услышал никакого подозрительного шума. Он появлялся обычно около десяти. Постепенно он привык титуловать меня «преосвященством» и отказался от попыток путём угроз и шантажа вернуть задержанный мною кувшин. Следовало внести какое-то разнообразие в наши взаимоотношения.

— Не называй меня «Ваше преосвященство»! — категорически потребовала я в один прекрасный день. — Так обращаются только к кардиналам.

— Дак ты ведь сама так хотела! — удивился сторож. — А как тебя теперь называть?

— Ваше королевское величество!

Дыра тотчас же отозвалась радостным похрюкиванием и поинтересовалась:

— А почему «королевское»?

— А потому что мне так нравится. Имею я право, в конце концов, хоть на какие-то радости в этой могиле?

— Шеф завтра возвращается! Если захочешь — выйдешь отсюда. Но лучше не выходи, мне скучно будет!

— Не волнуйся, мне здесь нравится!

На самом же деле настало очень тяжёлое время. Я чувствовала, что меня надолго не хватят. Правда, тяжёлый труд приносил даже некоторую пользу здоровью, но эти камни вместо постели, эта промозглая, затхлая атмосфера подземелья… Я чувствовала, что пропиталась ею насквозь. В моем воображении то и дело представали картины всевозможных засушливых районов земли: и тех, что я видела собственными глазами, и тех, о которых только читала или слышала. Жаркое солнце освещало пески Сахары, Белую Гору с её нескончаемыми дюнами, Блендовскую пустыню, а также пустыню Гоби, сухие сосновые боры под Варшавой… Неужели когда-то мне могло быть слишком сухо или жарко? В пустынях мне виделись также различные продовольственные товары и отдельные предметы мебельных гарнитуров, разумеется мягкие. Сесть бы сейчас в мягкое кресло… Лечь в удобную постель… В с_у_х_у_ю постель!

Две вещи поддерживали мой дух. Первая — дикая, безумная ярость. Если ярость достигала подобных высот — а такое случалось со мной очень редко, — она делала меня совершенно невменяемым существом. Я уже знала, что в подобном состоянии я бываю способна совершать деяния, которых в нормальном состоянии мне не совершить ни за какие сокровища мира. Такое случалось со мной несколько раз в жизни, и мне горько приходилось потом сожалеть о содеянном. Теперь же я и не пыталась подавлять всевозрастающее неистовство, следя лишь за тем, чтобы оно находило выход только в одном направлении — через проход в стене.

Вторая вещь — глубокое убеждение в благодатном влиянии воды на кожу лица. Мы столько начитались и наслушались о превосходном цвете лица англичанок. А все потому, что они всю жизнь мокнут под дождём. Общеизвестно, что с возрастом кожа высыхает, и сколько же тратится сил на её увлажнение. Ну, теперь я могла быть спокойна: влагой пропитаюсь на всю жизнь. В глубине души я надеялась, что, когда я выйду отсюда, у меня будет чудесная кожа лица, пусть даже немного и бледноватая.

Я с энтузиазмом ковырялась уже на глубине около полутора метров, когда до меня понёсся шум сверху — в неурочное время, ближе к вечеру. Я поспешила вернуться в камеру и услышала доносящийся из отверстия рёв:

— Эй, ты-ы-ы!

Я удивилась. Неужели сторож мог забыться до такой степени? Рёв, не уступающий по интенсивности мотору реактивного самолёта, повторился. Теперь я поняла, что кричал не сторож. Похоже, вернулся шеф. Сев на камень, я стала ждать, когда ко мне обратятся более прилично. Рёв прекратился. Затем послышался неуверенный голое сторожа:

— Ваше преосвященство!

Я не откликалась.

— Ваше пре… — начал было он громче, но тут же спохватился и заорал: — Ваша королевское величество!

Теперь я могла откликнуться:

— Ну, что?

— Ты не свихнулась там? — зарокотал шеф. — Что это за глупости?

— А, привет! — обрадовалась я. — Как дела? Как здоровье?

— А ты все шутишь? Не надоело тебе?

— Надоело!

— Хочешь выйти?

— Нет!

— Что?!