Подпасок с огурцом

— Научно доказанный факт: Вселенная расширяется, а старых вещей не становится больше. Вот и дорожают. (Дура ты стоеросовая.)

— Вы шутник.

— Слегка, дорогая, слегка. Так чем могу служить?

— Додик называл мне мастера, такая французская фамилия… да, Фабержье!

— Фаберже, — поправляет Альберт. — Но Фаберже — это серьезно.

— Я знаю. Мне нужна хорошая подарочная вещь, Альберт Иванович. Для мужчины.

— Ага… для мужчины…

— Точнее — для мужа.

— Да, это точнее.

— К годовщине нашей свадьбы.

— А по какой он, простите, части? Продукты? Мебель? Автомобили?

— Стройматериалы. И не он, а я.

— Ха, это тоже серьезно! — Альберт раззадорен. — Обожаю красивых деловых женщин… Значит, Фаберже — и никаких гвоздей?

— Додик сказал, это будет действительно ценный подарок.

— Очень ценный. И что вам мечтается? Портсигар? Пепельница?

— Вы покажите — я выберу… Но лучше всего… нельзя ли у вас купить торшер? Честно говоря, я прямо как вошла, как увидела — сердце упало… А?

— Ми-милочка, — урезонивает Альберт, — здесь не базар. Вы в доме Боборыкина!

— Ах ну, конечно, извините… Нет, лучше я повернусь спиной, он меня околдовал. — Она отворачивается от торшера. — Мы говорили о Фаберже.

— Предложить вам на выбор нескольких? Вы смеетесь, дорогая, одного добыть — и то мудрено.

— Но Додик сказал…

— Ну кое-что на прицеле есть. Из наследства известной петербургской балерины, любовницы великого князя.

— О-о…

— Приходите, дорогая, в четверг. На боборыкинский четверг. Соберется, как всегда, цвет коллекционерства. Договорились?.. Очень приятно было познакомиться.

По дороге к двери Руднева останавливается и ласкает торшер.

— Ах, что за красота, что за роскошь! Будь он поменьше, я бы просто украла, даю слово!

— Ха, вы мне нравитесь! Послушайте, Альбина Петровна, жизнь коротка, а до ужина далеко — не пообедать ли нам как-нибудь на пленэре? «Русская изба»? или «Иверия»?

— С вами хоть сегодня!

— Сегодня — нет. Категорически занят.

Школьный класс. Альберт ведет урок астрономии. Со школьниками он совсем иной: по-доброму улыбчивый, открытый и при всей шутливости тона внутренне очень серьезный. Ребята держатся с ним свободно, дружески, слушают с интересом.

Дописав на доске очередную формулу, Альберт вытирает руки.

— Так что происходит при вспышке сверхновой? Урнов?

— Рождается большое количество электронов со скоростями, близкими к скорости света, — отвечает светлоглазый мальчик. — Они разлетаются во все стороны, в том числе и по направлению к нам.

— И называют их?.. Марина?

— Быстрые электроны.

— Да, на этом мы остановились в прошлый раз. Быстрые электроны. Они чересчур шустры для нашей Галактики и, разумеется, их приводят в норму, чтобы не обгоняли других. Каким образом — кто сообразит?.. Помалкивай, Синельников, догадываюсь, что знаешь.

— Магнитное поле? — раздается с задней парты.

— Совершенно верно. Магнитное поле нашей Галактики тормозит быстрые электроны. Те, естественно, протестуют. Нечего улыбаться, они довольно громко кричат. Чем могут кричать электроны? Басом, тенором — ну, шевелите мозгами… Ладно, Синельников, давай.

— При торможении электроны испускают радиоизлучение на метровых и более длинных волнах, — солидно поясняет Синельников.

— Вот именно. Усвойте: радиоизлучение. На секунду отвлечемся. Вы не задумывались над вопросом, где во Вселенной «право», «лево», «верх» и «низ»? Нет? Я понимаю, в нашей жизни и то не всегда ясно, что взлет, что падение, что к добру, а что к худу. А вот в бездонном космосе есть объективное «право» и «лево» и даже, как считают некоторые астрофизики, есть «верх» и «низ». Теперь вернемся к электрону, который выброшен в этот мир. Жизнь его — миг и исчезновение. А его — кричи не кричи — тормозят, да еще вынуждают вращаться. Надеюсь, вы помните, что все электроны вращаются. Одни в правую сторону, другие в левую. Как это называется? Ирина?

— Забыла слово, Ал-Ваныч.

— Левый спин и правый спин. Задолби, спрошу. Итак, левый спин и правый спин. Казалось бы, что за разница, вращайся, куда хочешь. Но закон несохранения четности говорит: нет! Два направо, три налево, пять направо, семь налево. У электрона нет свободы выбора.

— Ал-Ваныч, значит, во Вселенной тоже больше крутятся налево? — юмористически замечает мальчишеский голос.

— Не сбивай меня на балаган, Дорожкин. О несохранении четности догадались ученые Ли и Янг. Запиши, Ирина, это тоже спрошу… Мартынов, что ты крутишься? — Альберт обращается к парнишке, сидящему между двумя девочками. — И туда тянет и сюда? — Класс отвечает легким смешком. — Вот отчего все людские беды — от свободы выбора. Не умеем выбрать и потому плутаем…

Ребята, конечно, улавливают в речах учителя второй смысловой слой. Но не подозревают, насколько этот подтекст личный.

— Ну, а чтобы мы не плутали в космическом пространстве, — продолжает Альберт, — есть твердые ориентиры. Дорожкин, что мы называем маяками во Вселенной?

— Маяками во Вселенной служат яркие звезды — цефеиды-гиганты.

— Чего он не сказал о цефеидах?

— Цефеиды — пульсирующие звезды. То угасают, то разгораются, — добавляет светлоглазый Урнов.

— А почему? — спрашивает Ирина.