Подпасок с огурцом

— Модильяни… Списываем Модильяни с Ветчинкина, поскольку он перекочевал к Орлецкому… А Ветчинкину заносим два эскиза Коровина… на доброе здоровье… Шадрин расстался с Верещагиным… Взял оного Верещагина Боборыкин, и правильно сделал… Так, Рязанцев. Покойного Рязанцева изымаем, да будет ему земля пухом. С Рязанцевым хватит возни на полдня…

Боборыкин потирает руки, смакуя предстоящую возню с наследием женского врача. Очень некстати кто-то звонит в дверь. Боборыкин прикладывается к глазку в передней — Ким Фалеев! Волосы взлохмачены, галстук на боку.

— Опять навеселе? — ворчит старик, отпирая.

— Я навеселе не бываю. Либо пьян, либо трезв. Сейчас просто веселый… — Ким шумно врывается в комнату. — Батюшки, что я сподобился узреть! Знаменитая картотека! Холодная летопись человеческих страстей и безумств.

— Не трогай!

— Не трогаю, на шута она мне.

Боборыкин снова садится за дело, но парень ему мешает.

— Я, по счастью, не собиратель чужого, — разглагольствует тот, — я художник, творец. Лет через пятьдесят начнут коллекционировать меня, Кима Фалеева! — и неожиданно дурным голосом запевает: «Гори, гори, моя звезда-а…»

Боборыкин вздрагивает.

— Фу, чтоб тебя! До чего ты весь крученый-верченый. Полчаса сычом смотришь, полчаса песни поешь. Терпеть тебя не могу!

— Взаимно, Анатолий Кузьмич, взаимно.

— Дерзишь? Гляди, выгоню.

— Не гоните, Анатолий Кузьмич, еще пригожусь, — смеется Ким. — Что Альберта не слышно? Обещал быть дома.

— У него массажистка. Три раза в неделю, пятнадцать рубликов сеанс.

— Хорошенькая?

— Нет.

— А Муза дома?

— Стряпает.

— Бедная. Алику бы на шеф-поваре жениться.

Из коридора слышны голоса — Альберт провожает массажистку. Затем появляется — разнеженный, в купальном халате.

— А, юный гений.

— Он самый. Спроси-ка меня, Альберт, почему я веселый такой.

— Почему ты веселый такой?

— Хорошую штучку принес. По всем статьям — Фаберже.

— Ля-ля! Ля-ля! Показывай.

Ким бережно разворачивает и ставит на стол серебряную пепельницу.

— Пепельница-лягушка? Недурно. Анатолий Кузьмич, полюбопытствуйте.

Боборыкин, не беря в руки, осматривает пепельницу.

— Превосходная работа. Если невооруженным глазом, весьма похоже на Фаберже. Но, естественно, надо смотреть и исследовать. Ты уж сам, Альберт, у меня полно дел. — Он забирает свои ящички и удаляется.

— На кой ляд старик передо мной притворяется, будто не знает?

Вместо ответа Альберт строит неопределенную мину и уносит пепельницу.

Ким взвинченно слоняется по комнате, напевая: «Гори, гори, моя звезда…»; приостанавливается перед одной из картин: «Ну и что в тебе такого особенного, неповторимого? Только имя, друг мой, только имя». Снова неспокойно бродит: «Гори, гори, моя звезда-а…». Достает сигарету, закуривает.

Входит Муза в фартуке и, заметя в руке Кима сигарету, ахает:

— Ты, паршивец, где куришь?!

— Простите, Муза Анатольевна, совершенно машинально, — он поспешно тушит сигарету.

— В любой картинной галерее заплатил бы штраф.

— Заплачу, Муза Анатольевна! — Ким начинает шарить по карманам, разыгрывая испуг человека, обнаружившего, что у него с собой ни гроша.

— Алик у себя?

— Он занят ненадолго. Лучше не беспокоить.

— Я только спрошу, класть лук или нет.

— Не класть! — преграждает ей Ким дорогу. — Если только целиком.

— Почему целиком?

— Потому что резать невозможно, глаза щиплет.

— А и ладно, пускай себе ест без лука! — улыбнувшись, решает Муза и возвращается на кухню.

Альберт появляется очень довольный, с пепельницей и лупой.

— Порядок. Клеймо на месте. «Поставщик Императорского двора» и прочая… Во сколько ты ее ценишь?

— Вещь первоклассная. На аукционе в Цюрихе за нее дали бы столько тысяч фунтов!

— Ха! — Альберт обводит комнату рукой. — Если тут все пересчитать на фунты — пуды получатся. Но, как с горечью подметил поэт: «Ты не в Чикаго, моя дорогая».

С деланно незаинтересованным видом заглядывает Боборыкин:

— Что там у Музы с обедом?

— У Музы полная икебана, — живо отзывается Ким. — Анатолий Кузьмич, сколько стоит этот Фаберже?

Вооружаясь лупой, старик придирчиво осматривает пепельницу со всех сторон.

— Сперва надо покупателя найти, потом рядиться.

— Мне деньги нужны сейчас.

— Если ты встретишь человека, которому деньги сейчас не нужны, подними меня хоть среди ночи, не поленюсь, приеду полюбопытствовать.

У Музы снова кулинарные сомнения.

— Алик, я хотела спросить… — начинает она, но при виде лягушки мгновенно забывает о стряпне. Словно по воздуху, плывет Муза к столу, крепко вытирает руки фартуком и поднимает пепельницу. — Так и думала — Фаберже! Ким, ты принес? Где откопал?

— Ким добрался до наследства петербургской балерины, любовницы великого князя, — говорит Альберт первое, что навернулось на язык.

— Точно. Как войдешь, сразу наискосок. Две старушки-сестрички, балеринины племянницы.

Муза увлечена и не замечает, что они балагурят.

— Продается? — спрашивает она, держа лягушку в ладонях.

— Продается.

— Сколько?

— Видишь ли, деточка, — вмешивается Боборыкин, — мы как раз решаем. Ким пришел советоваться.

— Папа, давай возьмем!

— Что ты, Музочка, что ты! Это совершенно не входит в мои планы.

— Тогда ты бери, Алик. Бери, не прогадаешь.