- Какой у нас был повар, - сказал Левин, - как старался и как любил свое дело! А теперь вот вольнонаемный и, изволите видеть, невесть что варит. А мне некогда с ним ругаться, и, кроме того, я совершенно не понимаю, отчего одна еда бывает вкусная, а другая невкусная. Я не знаю, почему это невкусно, и не могу с него строго спрашивать. Вы понимаете, отчего еда бывает вкусная, а отчего невкусная?
Бобров ответил, что, наверное, в супе нет лаврового листа. Или, может быть, туда надо положить горчицы. Вообще, если что-нибудь очень невкусно, то всегда следует обращаться к горчице.
- Чудовищный день, - сказал Левин, - я совершенно измучился. Приехал из мастерских и сразу в операционную. Тут сегодня доставили трех мальчиков, вы слышали об этом бомбардиров-щике? Расскажите, как они упали?
Бобров рассказал. Левин выслушал, кривясь, барабаня по столу пальцами. За столько лет работы в авиации он так и не смог привыкнуть к этим рассказам, к спокойно-мужественному тону рассказчиков, к словам "гробанулся", "накрылся", "спрятался в водичку".
- Четыре "мессера" на одного, - сказал он, - нехитрое дело. Паршивые убийцы! Кстати, это с вами была недавно история, вы как будто попали в штопор?
- Нет, товарищ военврач, я никогда не попадал в штопор.
- И хорошо, что не попадали. Не вы, не вы... Тогда кто же попал в штопор на этих днях? Впрочем, это неважно, каждому из нас будет в конце концов свой штопор. Фу, начинается изжога. Вы не страдаете изжогами? Садитесь, старик...
Бобров сел.
Потом доктор ел картофельное пюре и вслух раздумывал о войне. По его предположениям выходило, что фашизм будет разгромлен году в сорок шестом. Насчет второго фронта он отзывался довольно вяло. Бобров смотрел на доктора внимательно, и глаза у него были такие, что Левину хотелось говорить и говорить.
- Доктор, - сказал Бобров, - вы бы кушали, у вас все простынет.
- Кушали! - воскликнул Левин. - Кушали! Погодите, я еще устрою баню этому Онуфрию! Он будет меня помнить!
И с негодующим видом Александр Маркович отодвинул от себя картофельное пюре.
- В одном доме, было время, вашего покорного слугу подкармливали, сказал он. - Я был еще молодой человек, а там была бабушка Варя, и она пекла, например, хворост. Вы когда-нибудь пили крепкий, сладкий чай с хорошим хворостом? В этой семье...
- Доктор, а где сейчас ваша семья? - перебил вдруг Бобров.
- Моя семья? - почему-то сконфузившись и не сразу, ответил Левин. Моя семья? Говоря откровенно, у меня нет никакой семьи.
- Погибли? - глядя прямо в глаза Левину, спросил Бобров.
- Абсолютно не погибли, - ответил Александр Маркович.- Странная манера у вас у всех об этом спрашивать. Никто у меня не погибал...
Александр Маркович ворчал долго.
- Это просто удивительно, - говорил он сердито, - нет такого человека, который бы не думал, что я несчастный. А я нисколько не несчастный. У меня нет никакого надлома, понимаете? Я просто неженатый. Ведь бывают же неженатые люди. Я - холостяк. Я не вдовец, меня не бросала жена, и никто даже не может сказать, что я не успел жениться потому, что был сильно загружен работой. И я не убежденный холостяк. Если же проанализировать мое холостяцкое положение и постараться найти причину, то это окажется невозможным. Как-то так случилось, что я не женился. Все женились, все влюблялись, и всегда у меня была масса поручений - передать записку, отвезти букет цветов, и я как-то в этих свадьбах и влюбленностях запыхался, забегался и опоздал. И на барышне, которая мне очень нравилась, которую я, быть может, даже любил, вдруг женился один мой товарищ. А когда я ей через много лет рассказал, как был в нее влюблен, - она всплеснула руками и сказала: "Ой, Шура, вы все выдумываете..."
Он грустно помолчал и добавил:
- Ничего себе "выдумываете"!
- Да, кстати, - сказал Бобров. - Я слышал, будто вы в отпуск собрались...
- Не вышло, - ответил Левин. - Я, знаете, хотел немного сам подзаняться своим здоровьем, но не вышло. Должен был приехать мне на смену один очень хороший доктор, так случилось несчастье, разбомбили поезд, помните, не так давно под Лоухами. И я остался. Мне всегда не везет с отпусками, это какая-то мистика...
- Чего?
- Ну, мистика, бред... Да вы же, наверное, помните мою поездку в Сочи...
Бобров улыбнулся.
Он вспомнил, как еще до войны, в отпускное время Левин вдруг объявил всем, что едет в отпуск, что у него уже выписаны литеры, что для него заказан мягкий билет, нижнее место до станции Сочи, а на другой день появился в летной столовой и весело пожаловался: