Было уже часов девять или что-то около этого. Время в тайге, что ни говори позднее, особенно для бабы с пацаном. Он им и предлагал - мол, давайте завтра с утречка, но женщина не захотела. Видать билеты на ночной Минский взяла. Не хотелось ему сюда ехать на ночь, глядя, очень не хотелось.
Водила, поморщившись от надсадного скрипа шестерней (давно пора перебрать да за пьянками руки ну никак не доходят) в коробке передач, перебросил рычаг скоростей на нейтралку и опёрся тяжёлыми своими ручищами на руль. ЗИЛ качнулся и недовольно фыркнул остывающим двигателем. Водила задумчиво пробарабанил костяшками пальцев что-то залихватское по рулю обтянутому тонкой разноцветной проволокой. Он почему-то ощущал себя сейчас лишним, хотя был хозяином в этой кабине.
-- Вон там, через ручьи, к тайге, - он указал верное направление женщине, которая сидела рядом в просторной кабине ЗИЛа. На коленях у женщины вертелся непоседливый худенький пацан, - сын, наверное. Чернявый, такой шебутной мальчонка.
-- Ма, приехали? - спросил пацан, и водиле показалось, что он как услышал в голосе мальца сожаление. Не часто должно быть ему получалось ездить в кабине грузовика. Откуда у городских мальчишек такое счастье?
-- Я помню, - сказала женщина, открыла дверцу кабины, и став на подножку ловко спрыгнула на землю. После она ссадила вниз сына, отмахивающегося от надоедливой мошкары. Водила с изумлением краем глаза заметил на её руке, чуть пониже запястья, мутноватый развод татуировки, почти скрытый матовым южным загаром. Блатнячка, что ли? - водила пристально посмотрел на женщину, ссаживающую сына на дорогу. Здесь в Сибири он уже успел навидаться всякого и татуировкой, пусть даже женской, бывалого водилу не удивишь. У него тоже на пальцах виднелись лиловые разводы - один, девять, три и кокетливый вопросительный знак вместо последней цифры, открывающей точный год рождения. Так перед армией побаловался, а теперь никаким скипидаром не выведешь. Как обратно поедут, тут он ужом извернётся, но заглянет ей под руку, что у неё там за картинка наколота? Хотя... чего там смотреть - ясно, блатнячка.
Нет блатнячками, водилу совсем не увидишь. Мало ли какого люда шлялось по Сибири? Он искоса тайком посмотрел на свою пассажирку. Закат на западе мгновенно положивший багровые тона на непрерывно чёрную тайгу, и отразившись в зеркалах заднего вида, бликами осветился на бежевом крепдешиновом платье женщины. Даже сквозь пропылённое всеми "пылями" стекло в дверце кабины было видно, как красивое летнее платье моментально вспыхнуло красным ярким цветом. Водитель лесовоза прищурясь, проследил взглядом каждую складку на лёгкой ткани, мысленно облапал свою пассажирку во всех "интересных" местах и уважительно покачал головой - баба была хоть куда и непохоже, чтобы блатнячка. Райка его зазноба, хоть лет на двадцать моложе этой городской, и фигура не хуже, а вот форсу такого нет - шалава, она и есть шалава. Он захлопнул дверцу кабины и полез в карман рубашки за папиросами.
Что не говори, баба она была видная - тоненькая в талии, не раздавшаяся по возрасту в бёдрах, гибкая как быстрая таёжная рысь, с чистым звонким голосом и пронзительными серыми глазищами, белая вся, светлая такая, ну, наверное, крашеная же, лярва. Так, сразу и не скажешь, что блатнячка - баба, как баба. И чудно было видеть в тайге, привыкшей всё больше к телогрейкам и резиновым сапогам, её в крепдешиновом платьице и лаковых чёрных лодочках. У них в посёлке девки не одевались так даже на танцы.