— Ну, и отлично. Иди и не забывай о моих словах. Время-то оно быстро летит. Ты по юности лет не понимаешь, а я тебе, как человек пожилой, могу авторитетно заявить, не успеешь глазом моргнуть, а год уже того, ту-ту.
— Глеб Антонович, есть вопрос всё-таки.
— Ну, давай, — милостиво разрешает он.
— А как вы к творческим процессам относитесь?
— Это каким-таким? — хмурится он.
— Ну, связанным с экономическими инициативами трудящихся.
Печёнкин внимательно смотрит на меня и снова садится на табуретку. Смерив меня взглядом, он кивает Зарипову и тот лупит меня дубинкой по хребту. Вот же скот!
— Иди теперь, за дверью постой, а мы ещё поговорим немного.
Зарипов выходит.
— Больно? — участливо спрашивает генерал.
— Хотите попробовать?
— Не зарывайся, — он проводит рукой, поправляя волосы. — Это хорошо, что больно. Память об этих ощущениях будет направлять тебя по верному пути.
Он ухмыляется.
— Про творчество я тебе так скажу. Будем решать вопросы по мере их возникновения.
— Так может их и задавать-то нельзя. Вы уж прямо скажите, заинтересованы в экономическом сотрудничестве?
— Б**ть! Ты, Брагин, и бревно из себя выведешь. Заинтересован, да.
— Тогда ещё вопрос. А предводитель местного КГБ тоже караемый орган?
— Сейчас Зарипова позову! — грозит он мне коротким толстым пальцем.
— Не хотите отвечать. Ладно. Ещё вопрос.
— Чёт ты разговорился больно.
— Как с вами связываться по вопросам творчества? Нужен доступ к телу.
— Чего?
— К вашему, естественно.
— Ногой хочешь дверь ко мне открывать? — щурится он.
— Ногой не обязательно, — отвечаю я, — но контакт какой-то необходим. Может доверенное лицо, я не знаю, адъютант, жена, дочь.
— Я тебе яички оторву за жену и дочь, понял? Вот этими руками. Не побрезгую. А в принципе, хочу сказать, что ты, наглец, мне даже симпатичен. Но, повторяю, не строй иллюзий, каким бы ни оказалось твоё творчество, если через год я не окажусь в Москве на солидной должности, тебе пи**ец. Говорю прямо и откровенно.
— Да понял я уже, сколько можно одно и то же. Понятно всё. Ладно, выпускайте, а то мне на бюро горкома надо.
— Деловой, — хмыкает он. — Ну пошли. Зарипов! Открывай!
Мы выходим из отдела вместе.
— Глеб Антоныч, — говорю я на прощание, когда мы подходим к его «Волге».
— Чего ещё? — морщится он.
— Предупредить хочу. Когда в Москву буду вас отправлять, имейте в виду, я вас тоже дубинкой отх**чу. Может, того же Зарипова возьму для этого дела. Чтобы и вы там в столице с памятью своей советовались.
Он даже рот открывает. И снова, как уже было, глаза его быстро наливаются кровью, но вместо того, чтобы разораться, он начинает хохотать.
— Ох, Брагин, ну ты и кадр, — едва выдавливает он сквозь свои кудахтанья. — Ну, ты и кадр. Жалко будет тебя в топку истории бросать.
— Не придётся, — отвечаю я. — Вы, кстати, тоже тот ещё фрукт. Но ничего, бывает и хуже.
Видал я таких. Видал. Мне кажется, теперь я его насквозь вижу. Впрочем поживём — увидим.
В школу сейчас идти уже нет никакого смысла. Поэтому иду сразу в горком. По прямой здесь десять минут ходу. На здоровых ногах, а на отбитых чуть подольше. Скотина, Печёнкин этот. Я тебе ещё устрою. Ты ещё попляшешь у меня…
У Новицкой оказываются посетители, поэтому, поторчав немного в приёмной, я иду в малый зал, туда, где будет проходить наше заседание. В коридоре сталкиваюсь с Леной Ивановой, несущей пачку распечаток для сегодняшнего бюро.
— О, Егор, привет! — улыбается она. — Сияй, Ташкент, звезда востока, столица дружбы и тепла. Так что ли? Что-то ты бледный, не загорел на солнце?
Мы заходим в зал.
— Лен, какой загар, — возмущаюсь я, — пахал, не покладая рук.
— Не смеши меня, пахарь. Отчёт в бухгалтерию не забудь сдать.
— Сдам-сдам. Вы-то как тут жили без меня?
— Жили не тужили, но тебя вспоминали.
— Что со свадьбой? Когда и где? Я приглашён, кстати? Я бы пришёл полюбоваться твоим счастьем.
Она мрачнеет:
— Издеваешься? Не ожидала от тебя.
— Ой, — становлюсь я серьёзным. — Чего? Прости, я не специально…
— Ты же знаком с этой лярвой?
— С какой, Антониной Сухостоевой?
— Вот именно…
— Ну, я её один раз в жизни видел-то всего. Она знакомая моей знакомой.
— И как она тебе показалась? — спрашивает Лена, буравя меня взглядом.
— Да не знаю даже. Девчонка как девчонка. Медсестра. Так, вроде ничего, симпатичная… Но с тобой не сравнится. Ни по красоте, ни по уму.
— Да ну тебя, Брагин, — как бы недовольно говорит Иванова, но я вижу, что мои слова ей приятны. — Подхалим.
— Фуй, какое слово противное, — кривлюсь я. — Так что, она с твоим Суходоевым мутит что ли?
— Да там вообще не разберёшь. Сначала говорил, что это его сестра.
— Ага, фамилии похожи, — киваю я с усмешкой.
— Вот правда что… Теперь выясняется, что не родная, а двоюродная и не его, а дядькиной жены.
— А тебе не пофигу, чья она там сестра и чей дядька?
— Мне, конечно, пофигу, но я тут выяснила, что эта Тоня у него ночует. Он говорит, что вроде между ними ничего быть не может, потому что они родственники, а тут до меня стали доходить слухи, что она везде треплет, будто выходит за него замуж.
— То есть, получается за брата? Капец.
— Да какой он ей брат? Кровного же родства нет…