Подпольный Баку

Сона-ханум восприняла оскорбление любимого учителя как свое личное. Обида на мужа выразилась в истерическом припадке. Она принялась бить себя руками в грудь, разорвала на себе царственное платье, при этом поносила своих служанок непристойными словами. Не довольствуясь этим, она начала швырять в их головы все, что ей попадало под руку. Комната наполнилась ее яростным криком. Бедные девушки заметались из угла в угол, не зная, как им спастись. Под конец Сона-ханум сорвала с ноги сапожок с массивной золотой подковкой и запустила его в большое вделанное в стену зеркало. На пол со звоном посыпались осколки.

Соне-ханум представился случай на деле доказать, что она усвоила и последний раздел учебной программы, составленной Михайловским, в память давно усопшей супруги великого багдадского халифа, - раздел, который ей никак не удавался. Припоминая советы и наставления своего учителя, подробно рассказавшего ей о манере Зюбейды-хатун изливать гнев на супруга-халифа, она вспомнила про записку, которую Зюбейда-хатун в минуты гнева вывешивала на двери своей спальни:

"Сегодня мать маленького Джафара, сына халифа, больна и не желает никого видеть. Это касается и самого халифа.

Зюбейда-хатун".

На двери комнаты Соны-ханум появился клочок бумаги, на котором было написано:

"Сегодня ханум больна и не желает никого видеть. Это касается и самого Гаджи.

Сона-ханум"

Оригинальный протест хозяйки дома против суровости мужа был с ликованием встречен всей прислугой дома.

Женя, воспользовавшись свободным временем, отправилась по своим делам. Первым делом она пошла в гимназию Кутилевского повидаться с некоторыми гимназистами, которых она привлекла к революционной деятельности.

Кутилевский даже и не подозревал об этом, так как молодые люди, с которыми Женя встречалась в его кабинете, были выделены им самим для подготовки Жени к сдаче экзаменов экстерном на аттестат зрелости.

Сегодня гимназисты, члены молодежного социал-демократического кружка, должны были вместе с Женей обсудить и выправить заметки рукописного революционного журнала гимназистов "Голос".

Были приняты меры предосторожности: дверь кабинета заперли на ключ. Сам Кутилевский в это время находился на уроке. На директорском столе были разложены тетради и учебники - свидетельства усердных занятий Жени.

Едва последняя заметка была прочитана и обсуждена, раздался стук в дверь.

Женя поспешно спрятала на груди запретные листочки и взяла в руки учебник алгебры.

Никто из ребят не растерялся. Один из них отпер дверь.

Войдя в свой кабинет, Кутилевский насмешливо спросил:

- Зачем вы заперлись? Вам было страшно? Ведь сейчас день, никто вас не обидит.

- Да, сейчас день, - ответила Женя, ничуть не смутившись, - однако те самые типы, с которыми опасно встречаться ночью, мешают нашим занятиям.

Брови Кутилевского удивленно взлетели вверх.

- Вам мешают заниматься? Кто же? Почему вы до сих пор ничего не говорили мне?

Лицо Жени выразило удрученность.

- Сын начальника порта Николай Девалев и его дружки постоянно мешают нашим занятиям. Поэтому я заперла дверь на ключ.

Кутилевский строго покачал головой.

- Вы поступили разумно, Женя. Я приму меры, чтобы эти шалопаи отныне не мешали вам.

Девушка благодарно улыбнулась.

- Я так признательна вам, Григорий Петрович. Вы очень добры ко мне. Не знаю, как отблагодарить вас за ваши труды и дружеское расположение ко мне.

Гимназисты, собрав книжки, ушли.

Кутилевский задал Жене несколько вопросов по программе занятий. Ответы девушки превзошли все его ожидания.

- Я уже не раз говорил вам, Женя, вы на редкость способная девушка. Однако не надо зазнаваться, Я по-прежнему замечаю в вас некоторые недостатки, от которых вы, увы, не спешите избавляться. Эти промахи не сулят ничего хорошего для вашего будущего.

- О чем вы говорите, Григорий Петрович? Я не понимаю, о каких моих промахах идет речь?

Кутилевский покраснел и заговорил, смущенно покашливая: