Подпольщик

— Хорошо, уговорили, — махнул я рукой. И, прокашлявшись, запел вполголоса: — Не прожить нам в мире этом, не прожить нам в мире этом без потерь, без потерь…

Однако я не успел добраться даже до припева. Внезапно что — то долбануло снизу в дощатый пол. Да с такой силой, что я аж подпрыгнул. Вместе со стулом, столом и прочей нехитрой кухонной мебелью. В шкафу зазвенела посуда, с вешалки в углу сорвалась поношенная телогрейка, а у допотопного холодильника «Бирюса» открылась дверца. Стоящая рядом со мной камера на штативе тоже покачнулась. Но я, к счастью, успел ее удержать и не позволил грохнуться на пол.

Землетрясения в наших краях изредка случаются, но это было не оно. Потому что, во — первых, половицы громыхнули слишком сильно, чего при сейсмическом толчке не произошло бы. А во — вторых, помимо грохота я услышал еще кое — что — донесшийся оттуда же, из — под пола, странный звук. Он малость напоминал шум работающего на холостых оборотах дизеля, вот только этот рокот не казался механическим. В нем отчетливо различалась смена интонаций, характерная для живого существа. Такого, которое двигается, дышит и испытывает эмоции — в данный момент это определенно была злость.

Не сказать, чтобы я запаниковал. Но что струхнул — тут не спорю. Подскочив со стула, я схватил камеру обеими руками, потому как стоила она не одну мою зарплату.

Хозяйка же не проявила ни малейших признаков страха. Повернувшись ко мне, Матвеевна сурово нахмурила брови и приложила палец к губам, велев помалкивать. Намек получился красноречивый. И я, открыв было рот, дабы спросить, что происходит, захлопнул его, не издав ни звука.

Новых ударов из подполья не последовало. Но тот, кто заявил о себе таким грубым способом, продолжал нервировать утробным рокотанием и возней. Я боялся даже предположить, что за зверя мы там разбудили. Но что не человека — это точно. Судя по шуму, что он производил, в нем было немало весу. Вот только кого могла держать у себя в подполе милая старушка, которой было по силам управиться лишь с курами да утками? И почему именно в подполе, а не в сарае? И вообще, нужны ли мне, постороннему человеку, ответы на эти вопросы?

Удивившая своим спокойствием Матвеевна не закончила преподносить сюрпризы. Послушав какое — то время идущие снизу звуки, она вдруг взяла и запела колыбельную! Тоже, видимо, старинную, потому что я не мог разобрать в ней и половины слов. Но, как всем известно, в колыбельных важны не слова, а убаюкивающая монотонность. И в этом смысле пение бабушки Аграфены являло собой отличное успокоительное. Под его воздействие попал даже я, хотя, казалось бы, теперь меня придется сутки отпаивать валерьянкой. Подействовала колыбельная и на подпольного буяна. Заслышав ее, он стал затихать, а спустя еще пару минут шум и рокот полностью умолкли. После чего Матвеевна, понизив голос, спела последний куплет — очевидно, проверяла, как буян отнесется к затуханию мелодии, — и тоже замолчала.

— Уф, кажись, угомонился, проказник… — она облегченно вздохнула, а вслед за ней то же самое сделал и я. — Запамятовала я совсем, что Тарахтун не всякое пение на дух выносит. И что не умеет вести себя смирно, когда что — то ему не по нраву.

— Кого это вы там держите? — спросил я, указав пальцем в пол. — Медведя, что ли?

— Медведя? Да на кой ляд он мне там сдался бы, медведь — то? И чем бы я его кормила, окаянного? — она негромко рассмеялась. — Никакой Тарахтун не медведь, а обычный домовой. Или, говоря точнее, подпольный, потому что в дом он никогда не заглядывает. Не могу назвать его добрым духом: порой он бывает слишком неугомонным. Но и злодеем его не назовешь, потому что вреда от него тоже нет. А то что он иногда шумит, так ведь на то он и дух, чтобы людей попугивать, верно?

— По — моему, Аграфена Матвеевна, вы меня разыгрываете, — заулыбался я ей в ответ. Правда, моя улыбка выглядела довольно вымученной. — Скажете тоже — домовой! Готов поспорить, что если мы с вами спустимся в подпол, то увидим там не духа, а какое — нибудь животное, причем довольно крупное.

— И рада бы поспорить, да только не получится, — покачала головой старушка. Похоже, моя недоверчивость ее немного задела. — Крышку подпола мой покойный муж, царствие ему небесное, заколотил еще три десятка лет назад. Вот такими агромадными гвоздями. — подобно рыбаку, показывающему размер пойманной рыбы, Матвеевна развела указательные пальцы сантиметров на двадцать. — И с тех пор ни он, ни я больше туда не спускались. Ни разу! Да вы сами, Василий Кузьмич, взгляните и убедитесь.

Она отошла в угол и отогнула в сторону палас.

Под ним и впрямь имелся деревянный люк. А поверх него были прибиты две широкие доски, чьи края покойный Афанасий Павлович приколотил уже к половицам. Доски были выкрашены коричневой краской, под цвет пола, но она не скрыла полностью гвоздевые шляпки. Чей внушительный диаметр указывал на то, что насчет длины гвоздей хозяйка мне не солгала.