Подранок

Ирина Валентиновна, супруга покойного Романа Игнатьевича, потерю перенесла мужественно. Горевала, конечно, плакала по ночам, чтоб народ не видел. А днём не до слёз было — своё огромное хозяйство, да полсотни колхозных коров её рук дожидались. Для девочек потеря отца была невосполнимой утратой, но время, как известно, лечит. Время — самый лучший терапевт. А вот об актёрской карьере можно было забыть. Теперь не до этого стало. Школа, дом, ферма. Ведь мало помалу здоровье матери разлаживаться стало, и девочкам приходилось подменять её на дойке колхозных коров. Но девочки окончили школу с золотыми медалями, но, естественно, никуда не поехали, остались в родном селе.

Беда, она никогда не приходит одна. Спустя три с половиной года после трагедии с отцом, неожиданно тяжело заболела Оленька. Врачи областной больницы выставили роковой диагноз — злокачественное новообразование молочной железы. Не помогли Оле ни лекарства, ни воздух деревенский. Молниеносное течение болезни вознесло её на небесную сцену.

Второго удара Ирина Валентиновна не выдержала — стала выпивать. В один из холодных январских вечеров, будучи в изрядном подпитье, не дошла до дома. Свернулась клубочком возле чьего-то забора и замерзла насмерть.

Нетрудно представить себе состояние Светланы. Она крепилась до весны, но оставаться здесь, уже не было никаких сил. Света продала дом с хозяйством за смешную сумму заезжим таджикам, собрала свои немудреные пожитки, чмокнула в дряблую щеку тётю Полю и села в автобус, который довёз её до областного центра, с железнодорожного вокзала которого отходил поезд на Москву.

Но добраться до заветного уголка ей, видно, было не суждено никогда.

На одной из станций в купе к Светлане подсели две порядочные на вид девушки блондинка в короткой кожаной куртке и брюнетка в джинсе.

— Привет, — мило улыбнулась блондинка и подала Свете ручку. — Меня зовут Катя.

— Здравствуйте, — застенчиво пожала ладонь Соколова. — Света.

— Аля, — приветливо кивнула брюнетка.

Слово за слово и к вечеру девушки сделались подругами. Соколова поведала новым подругам свою трагическую судьбу. Те прониклись вниманием и даже всплакнули, чем окончательно и расположили к себе доверчивую провинциалку.

— И куда ты теперь? — промачивая краем носового платка уголки глаз, спросила Катерина.

— В Москву. Хочу поступить в театральное училище.

— Да! — оживилась брюнетка Аля. — А я учусь в Щукинском на третьем курсе. У меня есть кое-какие связи. С радостью помогу.

— Вот здорово! — радостно захлопала в ладоши Света и тут же посчитала эту встречу знамением. О, как она ошибалась!

Следующий час Аля рассказывала о столице и о студенческой жизни в очень радужных тонах. Света слушала с раскрытым ртом и округлёнными глазами. Она уже была счастлива…

— Давайте выпьем за будущее Светы! — с задоринкой предложила Катя.

— А что, это идея! — поддержала её Аля.

— Я, вообще-то, не пью, — не твёрдо отказалась Светлана.

— Придётся научиться, — поучительным тоном сказала Катя.

— Только чуть- чуть, — сдалась Светлана.

— Я сейчас до вагона-ресторана. — Аля поднялась и вышла из купе.

Вскоре вернулась с бутылкой водки и бутылкой сухого вина.

— Водочку нам, а вино будущей актрисе, — весело подмигнула она.

Разлили, выпили и…

Очнулась многострадальная Светлана на жёсткой скамье совсем незнакомого вокзала в кофточке, разодранной юбке, туфлях на босу ногу, без кошелька и документов. Из всех пожитков осталась только фотография сестёр-близняшек многолетней давности.

Светлана опрометью бросилась в линейное отделение милиции. Дежурный старшина, рыхлый сорокалетний мужик с пропитой рожей, измерил потерпевшую оценивающим взглядом, после чего, недослушав, прогавкал:

— Пошла вон, потаскуха!

Двое последующих суток провела девушка всё на том же вокзале. Днём бродила вдоль железнодорожных путей, на ночь устраивалась в самом отдалённом уголке зала ожидания. Продрогшая и голодная, с потухшими от обиды и разочарования глазами походила она на затравленного зверька, чудом спасшегося от погони и оказавшегося в незнакомом месте. Кто-то из сердобольных пассажиров подкармливал нищенку, кто-то отдал платок с собственного плеча.

На третий день бесцельно шатающуюся по опасной зоне бомжиху путеобходчики доставили всё в то же отделение милиции, да не к дежурному, а к самому начальнику — капитану Лаптеву, тридцатипятилетнему пройдохе и бабнику.

— Кто такая? — похотливо взглянув на девушку, осведомился капитан.

Соколова назвалась и рассказала обо всём, что приключилось с ней в поезде.

— Значит, документов нема, — подытожил Лаптев.

— Нет, — свесила голову Светлана.

— Плохо. — Капитан поднялся с кресла, вышел из-за стола и встал в полный рост перед съёжившейся девушкой. — Вот что, Соколова. Сейчас я распоряжусь, чтобы тебя отвели в душ, покормили и переодели. Потом, зайдёшь ко мне.

Капитан снял трубку телефона, и что-то в неё неразборчиво шепнул. Через минуту в кабинет вошла мужеподобная женщина в синей униформе служащей вокзала.

— Наталья Сергеевна, — обратился к ней капитан. — Покажите девушке душевую, найдите что-нибудь из одежды и накормите.