Подробности жизни

— Он же все время от своего хлеба Иришке отщипывал. Я говорю — не надо этого делать, это только мать может, а он молчит да все свое… Никита, милый, родной мой! — вдруг взмолилась Ольга. — Ты будешь беречь себя? Не оставишь нас одних? Вернешься к нам?.. Ну скажи, скажи! Я не боюсь, если тебя ранят, и ты тоже не бойся, но только обязательно вернись!

Никита даже растерялся:

— Что это ты? Что ты так разволновалась? Я ведь вот, с тобой.

— Испугалась я чего-то. Прости.

Ольга начала быстро и как-то деловито вытирать слезы.

Почувствовав беду в доме, проснулась Иришка. Увидела открытый гроб и своего дедушку в нем. Строго спросила:

— Вы зачем его туда положили?

— Умер твой дедушка, Ириша, — сказала Ольга. — Нет у нас больше дедушки.

— Не умер! Не умер! — заплакала девочка.

— Оденься и попрощайся с дедушкой, — сказала Ольга уже чуть построже.

— Не хочу! Не хочу! — опять затвердила Иришка.

— Ирина, делай, что тебе говорит мама…

Никита вышел в коридор, встретил там соседку Бетти Матвеевну, сказал ей об отце. Потом вместе с Ольгой вынес гроб на улицу; соседка тащила следом саночки своей дочери — они были подлиннее Иришкиных. Соседка сочувственно вздыхала, думая в то же время и о чем-то затаенно своем.

Для надежности гроб привязали к саночкам веревкой и повезли старика в Новую Деревню, на самое ближнее, но совсем не близкое отсюда Серафимовское кладбище.

Начинало уже светать. Незаметно для себя Никита то и дело ускорял шаг, чтобы не опоздать к машине, потом спохватывался, понимая, что нехорошо так быстро везти гроб с покойником, потом опять начинал спешить, и с этим ничего нельзя было поделать.

Ольга шла рядом, помогала тащить санки и во всем повторяла мужа: торопился он — спешила и она, смущенно замедлял он свой невольно убыстренный шаг — и то же самое делала она. В прежнее, довоенное время Никита бы к ней приноравливался, а теперь вот ей приходилось…

— Ты не переживай так сильно, Никитуш, — говорила по дороге Ольга. Говорила негромко, но так, чтобы Никита все же услышал ее сквозь свои невеселые думы и громкий скрип санок с гробом. — Не мы виноваты, что так все случилось.

Никита услышал ее, но не ответил, что бывало с ним очень редко, а может, и не бывало до этого дня.

— Не переживай, — повторяла Ольга. — Тебе надо силы экономить.

И тогда он почувствовал слезы. Вдруг осознал себя в чем-то все-таки виноватым перед отцом. Стал мысленно просить прощения. За такие похороны.

К воротам фабрики Володарского он пришел в половине двенадцатого. Батальонной полуторки на улице не было, и он пошел в проходную, что вела в управление фабрики.

— Ты Сорокин, что ли? — сразу спросила вахтерша.

— Да.

— Ну так вот, ждали тебя, ждали твои товарищи, да и поехали. В батальоне, говорят, машина к сроку должна быть и задерживать ее нельзя.

— Сильно ругали? — спросил Сорокин.

— Да не так чтоб… Сорокин, говорят, и сам доберется.

— И давно они уехали?

— Да не так чтоб. Не больше как с полчаса… Сорокин, говорят, не пропадет, — повторила женщина с непонятным выражением: не то подразнить хотела, не то похвалить.

— Ну что ж, ладно, — проговорил Сорокин.

Он мысленно представил себе всю предстоящую неизмеримо длинную дорогу, и единственно, что ему захотелось теперь, — это прикорнуть где-нибудь вот тут в уголочке, даже вздремнуть немного, ни о чем не думая, никуда не спеша. Может быть, после этого и дорога стала бы не такой неодолимой… Он поискал глазами подходящий уголок, остановил взгляд на свободной сейчас табуретке вахтерши, утепленной шинельным куском, заметил, что там можно бы прислониться и к стенке… и направился к выходу.

На улице стало как будто еще морознее, чем с утра. Где-то в стороне Балтийского вокзала рвались тяжелые снаряды — не часто, но раскатисто. Сорокин невольно отметил, что это далеко от его Петроградской стороны и, стало быть, Ольга с Иринкой пока в безопасности.

Он пошел по тропинке, протоптанной вдоль Мойки, к Невскому проспекту, мысленно размечая предстоящую дорогу на отдельные участки: почти весь Невский проспект (от Мойки до Московского вокзала), потом Старо-Невский, потом большой промежуток до Володарского моста, а там пойдут Мурзинка, Рыбацкое, Усть-Славянка, Усть-Ижора… Хорошо было вчера смотреть на эти пригородные деревни из кузова полуторки, а вот сегодня, пешком, трудновато придется.

Но дорога есть дорога, от нее никуда не денешься, ее остается только пройти.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

I

Должно быть, неглупым был человек, придумавший разместить саперов в обжигательных печах кирпичного завода. Первое и самое главное здешнее удобство — это, конечно, безопасность, второе — тишина. Ежедневные обстрелы Колпина, его окрестностей и этого заводика здесь почти не были слышны и не приносили людям никакого вреда. И третье удобство — полная темнота. Поскольку саперы чаще всего ложились утром, им здесь совершенно не мешал дневной свет. Лишь когда входил кто-нибудь с улицы через небольшую калитку в воротах, там ненадолго возникал отдаленный дневной миражик — и тут же потухал, не успевая достигнуть противоположной стенки и уж, конечно, не пробив вековечной черноты сводов.