Подруга игрока

Мистер Гастингс покачал головой при мысли о таком безумном решении. Ведь если Эверарду удастся убить его, он наверняка будет изгнан из Англии. Жить ему придется за границей. А если он вздумает вернуться в Англию, то обнаружит, что является «персоной нон грата». Широкий круг преданных мистеру Гастингсу людей позаботится о том, чтобы существование его стало невыносимым. Он будет отрезан от жизни общества и нигде не встретит сочувствия. И все же, несмотря ни на что, Эверард полон решимости не отступать от своих намерений отомстить. Как же можно вести себя разумно с таким человеком?

Возможно, мрачно размышлял мистер Гастингс, ему следовало бы встретиться с ним. Пистолеты на рассвете, вся эта чепуха, и с делом будет покончено. Если его светлость проявляет упрямство, может, лучше будет сойтись им лицом к лицу, вместо того, чтобы жить в постоянном напряжении, ожидая, что приспешники Эверарда могут прятаться по всем углам или в тенистых аллеях, готовые в любой момент на него наброситься. Скрываться Гастингсу было ненавистно. Это было ниже его достоинства.

Однако позволять Эверарду задавать во всем этом тон было тем более ниже его достоинства. Он найдет для себя выход из этого затруднительного положения, не прибегая к дуэли, и он действительно поступит по-своему. Он заключил сам с собой пари: до наступления весны Эверард будет у него в руках, готовый исполнить то, что ему скажут, и он добьется всего без единого выстрела. Если он выиграет пари, то позволит себе прокатиться с мисс Трой в открытой двуколке. Если проиграет — что же, какой тогда смысл раздумывать о том, что произойдет в этом случае, не правда ли?

Возвратившись в дом, где он жил, Гастингс написал письмо Феликсу и поручил ему выяснить имена людей, нанятых Эверардом, чтобы разделаться с ним. Он адресовал Феликса к некоему джентльмену, обитавшему ранее на Боу-стрит и известному своей щепетильностью, умом и, более всего, своей преданностью семейству Гастингсов. Этот джентльмен, услуги которого будут необычайно щедро оплачены, должен выследить этих субъектов, а затем, подкупив их суммой, вдвое превышающей ту, что сулил им Эверард, перенастроить их на лояльность уже к мистеру Гастингсу. Таким образом, Эверард поймет, что любых людей, кого бы он ни нанимал для осуществления своих грязных замыслов, совсем не трудно абсолютно обезвредить. Если Эверард настроился на убийство, торжественно провозгласил сам себе мистер Гастингс, то ему придется осуществлять его собственными руками.

К письму, адресованному Феликсу, он приложил коротенькое письмецо для матери. В нем говорилось:

Не сомневайся, у меня все в порядке. Если мисс Трой все еще у тебя, ничего не говори ей. Лучше оставить ее в неведении. До тебя будут доходить разнообразные слухи обо мне. Веди себя так, будто ты веришь во все эти слухи. Хотя ты моя самая что ни на есть любимая мать, я не забыл, что ты должна мне шесть пуговиц. Я имею в виду явиться лично и получить их из твоих, столь дорогих мне, рук.

Потом он написал третье письмо — лорду Джорджу Монкрифу на Беркли-сквер, в котором похвастался, что уехал в Шотландию с «одной дамой». Он превозносил ее аппетит на развлечения — разумеется, интеллектуальные, — но пожаловался, что она не имеет ни малейшего представления о висте. Ликующий, и в то же время раздражительный тон, как он знал, покажется юному Монкрифу чрезвычайно убедительным. В заключение он попросил своего адресата зайти к миссис Бакслей и принести от его имени извинения за то, что он не дождался ее, как обещал.

Разумеется ни в коем случае не говори ей, что именно так долго не давало мне возможности с ней увидеться! Найди любые предлоги. Мне бы хотелось, чтобы эта дама встретила меня, так сказать, с распростертыми объятиями, когда я вернусь в Лондон. А тем временем, ты сам, Джордж, возможно, найдешь эту даму весьма милой. В этом случае, я буду счастлив передать ее тебе, когда у меня с ней все будет покончено.