Все друзья и знакомые говорили «Белла». А самые близкие обращались к ней любовно: «Белла Донна». Так римляне почтительно называли прекрасных женщин. Жаль, что в российском обиходе «белладонна» – дурман, ядовитое растение…
Напрасно мы так.
Алла Демидова:
«Почему я хочу сыграть Гамлета»
И жаль мне, что Гертруда – мать моя,
И что не мать мне Василиса, Алла…
От легкого прикосновения она вздрогнула, как от удара током. Резко обернулась: «Ты?! Фу, Володя, ну как же ты меня напугал!»
– Прости, Алл… Я не хотел. – Высоцкий стоял за спинкой кресла и выглядел смущенным. – Извини. А где весь народ-то? Забыли, что ли, про «родительское собрание», что сезон на носу?..
Он присел рядом с Демидовой, примирительно положил ладонь на ее сжатый кулачок.
– Наверное, не всем успели сообщить, что сбор труппы перенесен на сегодня.
– Я тоже, кстати, случайно узнал, – сказал Высоцкий. – А мы, дураки, с Золотухой-отроком с ног сбились, спешили, на перекладных из самой Сибири добирались… Из глухой-глухой деревни по имени Выезжий Лог, не слыхала о такой?
– Конечно нет, – наконец смягчившись, улыбнулась она. – И чем же вы там промышляли? На медведя ходили?
– В кино снимались. Фильм будет такой, со страшным названием – «Хозяин тайги». А вообще-то, пропало лето, отпуск пропал, настроение тоже… Ну, а ты как?
– Да ничего особенного… Болшево с Валуцким, потом Крым… Тихие радости пожилой женщины…
– Да брось ты. Хорошеешь с каждым днем.
Зал постепенно стал заполняться актерами. Все громко переговаривались, обменивались шутливыми приветствиями, наперебой расхваливали загар и свежий вид наиболее отличившихся за время летних отпусков. Наконец появился «шеф» в сопровождении директора Таганки Николая Лукьяновича, который, как водится, жмурил глаза в благостной улыбке.
– Друзья! – Любимов попытался придать первому собранию труппы особый настрой. – Мы с вами начинаем наш пятый сезон…
– Пятилео Пятилей, – чуть слышно пробормотал себе под нос Высоцкий.
– Что, что? – не расслышав, шепотом переспросила Алла.
– Галилео Галилей – Пятилео Пятилей, – на ухо повторил ей Владимир.
Алла хмыкнула. Юрий Петрович покосился на нарушителей дисциплины. Демидова отвела невинный взор в сторону, а Высоцкий извинительно приложил руку к сердцу.
– Итак, продолжим. В наших ближайших планах – завершение работы над «Тартюфом» господина де Мольера…
– А с «Живым»-то как, Юрий Петрович? – подал голос Золотухин.
– А никак. Позиция управления культуры остается прежней: «прекратить репетиции пьесы тов. Можаева Б.А. до внесения существенных изменений в литературный материал». На сегодняшний день ситуация не изменилась… Хотя нет, сейчас, после известных вам событий, думаю, даже ухудшилась… Так, Николай Лукьянович?
Дупак неопределенно повел глаза к потолку.
– Ну, ладно, не будем о грустном, – предложил Любимов. – Как там у Владимира: «Еще не вечер»?.. Посему вернемся все же к нашему господину Жан-Батисту де Мольеру. Тем более по поводу роли Эльмиры у меня, Алла, появились некоторые новые соображения…
Когда «родительский час» окончился и все потихоньку стали растекаться по своим «кельям», Высоцкий, как бы между прочим, развернул скрученный в трубочку журнал (Алла, конечно, сразу же узнала обложку августовской «Юности»!) и открыл страницу с ее портретом и интервью «Почему я хочу сыграть Гамлета».
– Значит, ты, оказывается, хочешь сыграть Гамлета?
– Да. Хочу и буду. И попрошу без ухмылочек и вопросительных знаков, – сказала Демидова.
– Молодец. Ты подала мне хорошую идею. Спасибо. – Он покинул кресло и ушел из зала особой, независимой походкой…
Встретив в коридоре Золотухина, сунул ему в руки журнал: «Валер, читал? Нет?.. Ну, полюбопытствуй, о чем наша Алла Сергеевна возмечатала…»