– …Ну и что? – только и сказал Золотухин, закончив чтение Аллиных откровений.
– А то! Я должен играть Гамлета. И сыграть так, чтобы никогда никакой женщине-актрисе даже в голову не приходило претендовать на эту роль!.. Хотя, конечно, ее можно понять. Интересных женских ролей гораздо меньше… Ну, на таком уровне, может быть, только леди Макбет в мировой литературе – и все!.. Но не может Гамлет быть женщиной!
– Да я-то согласен, – кивнул Золотухин, в тот момент больше занятый невеселыми думами о своем «Живом».
«…Как Высоцкий у меня просил Гамлета! – позже много раз вспоминал Любимов. – Все ходил за мной по пятам и умолял: «Дайте мне Гамлета! Дайте мне сыграть Гамлета! Гамлета!..» А когда начали репетировать, я понял, что он ничего не понимает, что он толком его не читал. А просто из глубины чего-то там, внутренней, даже не знаю, почему-то: «Дайте Гамлета! Дайте мне Гамлета!..»
Обнародовав свои потаенные замыслы, Алла Демидова неожиданно для себя обрела союзников. Вернее, союзниц. Первой среди них оказалась Белла Ахмадулина. При случайной встрече она мгновенно обрушила на актрису весь свой восторг: «Читала! Мне нравится ваша идея, Алла! Это прекрасно! Это идея поэтов! Гамлет – поэт. А вы актриса – и в какой-то степени поэт!..»
В ту пору в сознании поэта Ахмадулиной поэт Гамлет и поэт Высоцкий пока еще не воссоединялись.
Гертруда, гуляющая сама по себе
Демидовой всегда казалось, что Любимов ее почему-то недолюбливает. Нет-нет, ролями не обходил, но все они были, на взгляд Аллы Сергеевны, какими-то маловыигрышными. Безликая госпожа Янг в «Добром человеке», бледная немочь пани Боженцкая в «Часе пик», Эльмира в «Тартюфе»… А разве можно сравнить Гертруду с Офелией?!
Со временем она все больше склонялась к тому, что «шеф» вообще «терпеть не мог женщин на сцене. Была б его воля, у него, как в древних театрах, играли бы одни мужчины… У него были другие первые актеры, он на других ставил свои спектакли. Я как-то была в общем потоке. Поток студийности меня и вовлек на Таганку…»
Поэтому Демидовой было предельно ясно, что ее дерзкая мечта – сыграть на таганской сцене принца Датского – обречена на провал.
Однако надо было знать характер актрисы, ее настырную, неукротимую целеустремленность. Она всегда избегала каких-либо пустых дискуссий, споров, не любила кого-то в чем-то переубеждать, доказывать. Но свое мнение бережно хранила и при малейшей возможности поступала именно по-своему.
Еще в пятилетнем возрасте на вопрос: «Кем бы ты хотела стать, девочка?» – она ответила одним словом: «Великойактрисой». В ней всегда присутствовала уверенность, что все будет хорошо… «Хотя, – вспоминала Алла, – поначалу обстоятельства складывались не слишком удачно… Детство мое было очень какое-то неосознанное, скорее, меня несла какая-то волна. Я росла в семье, где мною совершенно не занимались, я была лишена той любви, которая присутствует в других семьях. Отец погиб на фронте, бедность, одиночество, проблемы в школе…»
Когда в ходе собеседования в театральном училище педагог Москвин поинтересовался у абитуриентки, какую школу закончила, она бойко ответила: «Фетьсот двадцать фестую».
– «Девочка, – вздохнул сердобольный Москвин, – с такой дикцией в артистки не ходят».