Он не желал этого делать. Вся его природа противилась лжи. Мысль о том, что можно изображать кого-то другого, рассказывать придуманную историю, чтобы получить некоторые сведения, была так отвратительна, что Филиппа по-настоящему подташнивало, когда он думал об этом. Он откладывал четыре дня. И вот он в кабинете Роя один (Рой на обеде, а секретарша занимается почтой мистера Элдриджа), и у него есть шанс, не воспользоваться которым означает струсить.
Встреча с Джоли сделала этот поступок необходимым. По какой-то причине (хотя Филипп едва ли понимал, по какой именно) он поверил Сенте, когда та сказала, что Джоли и убитый Джон Крусифер — это одно лицо. Он поверил, и ему довелось пережить ужасное. Ведь он решил, что смерть Джоли отчасти произошла по его вине, пусть и не он убил бродягу.
Джоли жив. Его отсутствие объяснялось тем, что он месяц лежат в больнице. Филипп и не думал никогда, что в жизни бродяг, хоть она и похожа на жизнь обычных людей, может быть место врачам. Ему не приходило в голову, что бездомные иногда по необходимости проникают в мир тех, у кого есть крыша над головой.
— Мне оперировали простату, — сказал Джоли, приветствуя Филиппа у своего очага, состоящего из свечи и тряпья, и предлагая ему свою подушку — ярко-красный пакет «Теско», набитый газетами. — При моем образе жизни, как вы могли бы выразиться, нежелательно каждые десять минут бегать по малой нужде. Представляете, я в этой больнице чуть не умом тронулся.
— Постоянно вас мыли, да?
— Не в этом дело, начальник. Двери запертые — я этого не переношу. Нас в палате было шестеро. Днем все нормально, но на ночь двери запирают. Я как свинья потею, когда двери закрыты. Пришлось выздороветь. Пришлось, меня просто вынудили. «Вы не пойдете отсюда сразу обратно на улицу», — сказали мне они. Будто я уличная девка. Вот, мол, друг, как тебе подфартило!
Филипп дал старику пятифунтовую купюру.
— Большое спасибо, начальник. Вы порядочный человек.
С тех пор он видел Джоли еще дважды, но не рассказал Сенте ни об одной из этих встреч. Да и о чем говорить? Еще раз упрекнуть ее во лжи? Больше тут ничего нельзя сделать. Кроме того, Сента, может быть, искренне считала, что Джон Крусифер — это Джоли.
Теперь Филипп позвонил в справочную, продиктовал адрес «Уордвилл Пикчерз», и удивился, получив номер телефона. Собравшись с силами, сделав глубокий вдох, он позвонил.
— Могу я поговорить с Тиной Уэндовер?
— Она на читке. Кто ее спрашивает?
Филипп был ошеломлен. Сента сказала, что в среду читка сценария «Нетерпимости». Сегодня среда. Филипп представился.
— Не хотели бы вы поговорить с ее помощником?
Он согласился, а когда его соединили, сказал, вяло бормоча, что звонит от имени агента Сенты Пелхэм. Он правильно понял, что Сенте предложили роль в «Нетерпимости»?
— Да, совершенно верно, — помощница, казалось, была удивлена и спросила с подозрением: — А с кем именно я разговариваю?
Филипп чувствовал себя виноватым, потому что сомневался в Сенте, но тем не менее он был поражен. Такое подтверждение возродило его чувства к Сенте, помогло увидеть ее в другом свете. Не как нового человека, а как более цельную, еще более необыкновенную Сенту, более умную, более искушенную и успешную, чем он мог предполагать. Даже в эту минуту она сидит на читке. Он, конечно, не знал, что происходит на таком предварительном мероприятии, но представлял себе, как актеры и актрисы, некоторых из них он знает в лицо, сидят за длинном столом, на котором лежат листы сценария, и читают свои роли. И среди них Сента, она одна из них, она знает, как правильно себя вести, знает порядок дальнейшей работы. Она, возможно, в длинной черной юбке и серебристо-серой кофте, серебряные волосы распущены и закрывают ее плечи… С одной стороны сидит Дональд Синден, а с другой — Миранда Ричардсон. Филипп понятия не имел, снимаются ли они в этом сериале, но рядом с Сентой представил именно их.
Вдруг она стала для него более реальной, чем была прежде, — деятельным ответственным человеком, живущим в обществе. Благодаря такой прекрасной новости Филипп понял, что любит Сенту еще сильнее. Страхи отступали. Они уже выглядели невротическими подозрениями, происходящими из того, что он просто не знал таких людей, как Сента, не знал мира грез и вымысла, в котором эти люди, должно быть, неизбежно обитают, такое уж у них ремесло. К тому же они заменяют свою жизнь чем-то выдуманным, ненастоящим — или так кажется обывателям вроде него. Стоит ли удивляться тому, что и правду они понимают нетривиально, что для них правда — это что-то неясное и расплывчатое, дающее возможность для бесчисленных творческих интерпретаций.
Дома Филипп услышал из гостиной голоса — Кристин и какого-то мужчины. Он открыл дверь и увидел, что гость — Джерард Арнэм.