Подружки

Он шутил без особого веселия, по своему обычаю, и ни одна черточка его лица не улыбалась. Тем не менее уже то, что он шутил, было очень и очень много. Л'Эстисак бросил на него через стол изумленный взгляд. Селия же, казалось, не поняла; она вовсе не смеялась, а слегка покраснела и отвернулась. Рабеф, наблюдавший за ней, подошел к ней:

— Прошу вас, детка, второе издание, пожалуйста! Она поспешила вернуться к чайнику и сахарнице, а врач последовал за ней, протягивая свою пустую чашку.

— Как вам жарко! — сказал он вполголоса. Его взгляд не отрывался от ее пылавших щек.

— О! — сказала она, — это только небольшой прилив крови к голове. Не знаю, что со мной только что произошло.

Он прошептал так тихо, что она не услышала:

— А я, быть может, знаю. Потом он прибавил, погромче:

— Ваши царапины почти не заметны.

Она снова покраснела. На ее матовой коже малейшие впечатления отражались алым цветом.

— Нет! Они еще заметны, к сожалению!

— Почему «к сожалению»? Они вовсе не так некрасивы, эти едва заметные рубцы. Пять или шесть слабеньких полосок, напоминающих черточки, проведенные белой пастелью.

Она покачала головой:

— Они не слишком некрасивы, но они так смешны. Когда я подумаю, что я дралась, как торговка. Я, Селия, которая так хорошо разливает чай?!

На этот раз она рассмеялась:

— Послушайте, — прервала она себя, — не будем больше говорить об этой глупости.

Она сделала пол-оборота и отправилась обходить гостей со своей сахарницей и своим чайником.

Л'Эстисак сел за рояль.

— Доре, вы споете, моя дорогая? Маркиза любила заставить просить себя:

— Ведь я ровно ничего не знаю, я говорила вам это раз двадцать!

— Но я вижу на этажерке все ваши любимые оперы.

— Да, — сказала Селия, — я нарочно побывала вчера у торговца нотами. Прошу вас, Доре: большую арию из «Луизы»!

— Я так сильно простужена. Герцог уже перелистывал клавир.

— Попробуйте спеть это, — сказал он.

Он взял аккорд и проиграл мелодию правой рукой:

— Темница, из «Афродиты».

— Слишком трудно! Мне ни за что не спеть этого!

Селия снова вмешалась:

— Если вы споете, я обещаю вам сюрприз!..

— Давайте, — заявил Л'Эстисак.

И он начал играть аккомпанемент, в то время как за ширмой развернутая циновка Мандаринши тихонько поскрипывала на ковре.

Доре кончила петь.

Последнюю ноту сопровождали шумные аплодисменты. Лоеак, Сент-Эльм и Рабеф хлопали в ладоши, а курильщица, не менее восторженная или любезная, колотила концом своей трубки из слоновой кости о лакированное дерево подноса.

Доре извинялась с приличным случаю смущением. Но лукавый Л'Эстисак сразу же оборвал скромничание:

— Кстати, дорогой друг, когда вы дебютируете? И маркиза сразу попалась на удочку.

По официальной версии дебют должен был состояться следующей зимой в Париже; однако Доре не колеблясь открыла своим лучшим друзьям под строжайшим секретом, что не исключена возможность, что очень скоро.

Сказать правду, в Тулоне все знали, что Доре с осени уже искала ангажемента в провинцию, который дал бы ей возможность опередить официальную дату, слишком отдаленную для ее нетерпения.

— Мне следовало бы много серьезнее заняться всем этим, — закончила она, — и не сидеть здесь, куда никто не станет бегать искать меня. Но покинуть Тулон в разгар зимнего сезона!..

Все молча слушали ее. И все стали думать о своих проектах на ближайшее будущее. Сент-Эльм первый прервал молчание:

— Покинуть Тулон в разгаре зимнего сезона. Разумеется, это невесело. Тем не менее…

Кто-то спросил:

— Вы назначены к отплытию?

— Да, к сожалению. Мое имя стоит третьим в списке назначенных в колонии. Не пройдет и месяца, как я буду уже за морем.

Он повернулся к ширме, откуда раздавалось легкое шипение трубок Мандаринши:

— И оттуда я буду присылать вам шелка, червленое серебро!.. Только вместо пышного Тонкина я, быть может, буду назначен в какую-нибудь пустынную Сенегалию или в болотистый Судан.

Рабеф, забившийся в кресло в стороне от других, внезапно вмешался в разговор.

— Ба! — сказал он. — Судан, Сенегал или Тонкин, для меня это все одно. По мне, только бы я был далеко!..

— Далеко? — переспросил Л'Эстисак. — Но ведь вы приехали издалека, как мне кажется!

— И туда же отправлюсь.

— Как так?

— Мой отпуск истекает 30 марта: я согласен на любое назначение.

— Другими словами, возвратившись из Китая, вы готовы отправиться на Таити?

— На Таити, в Мадагаскар или в Гвиану, все равно куда!

— Вам до такой степени не нравится Франция?

— Да. Я потерял родину. Я не чувствую себя дома. Маркиза Доре удивленно подняла голову:

— Не дома? Откуда же вы родом, доктор?

— Оттуда же, откуда Л'Эстисак, сударыня: мы оба, смею сказать, односельчане.

— И вы не чувствуете себя дома во Франции? Вот действительно!..

— Все именно так, как я вам говорю! Спросите у Л'Эстисака, правда ли это.

Герцог, шагавший взад и вперед по комнате, не отвечая ни слова, подошел к врачу и мимоходом крепко пожал его плечо братским пожатием, так, как пожимают руку.