«Какъ она будетъ смѣяться! — думалъ онъ. — А я ей напишу, не скрывая ничего. Пусть посмѣется и надо мною, надъ старымъ пѣтухомъ. Хорошъ! Принялъ слова дурака-нахала за правду — и распѣтушился!.. Но потомъ я былъ молодецъ, и она должна похвалить меня… Еслибы даже и впрямь что-либо серьезное было, то я и тогда не могъ бы ничего лучшаго придумать, если не для своего собственнаго спокойствія, то для спокойствія дочери… А я думалъ, что онъ хочетъ просить твоей руки, моя дорогая Екатерина! Ты не умѣешь говорить словъ въ шутку, какъ часто говоритъ, по своей мягкости. Соня, и о тебѣ не смѣлъ думать нахалъ… Нѣтъ, надо предупредить Соню, избавить меня на будущее время отъ подобныхъ сценъ… Но я далъ слово… Ну, и чортъ съ нимъ, съ этимъ мандариномъ, забуду и самъ обо всемъ этомъ».
Такъ рѣшилъ онъ въ этотъ день, проведя его среди новыхъ строителей дороги.
«А что еслибъ я пустилъ въ него канделябровъ или швырнулъ его за окно? Былъ бы скандалъ! Нѣтъ, надо предупредить Соню, чтобы была осторожна въ своихъ словахъ и тѣмъ не давала повода нахаламъ воображать чортъ знаетъ что и дѣлать чортъ знаетъ какія сцены!.. Но къ чему ее, бѣдненькую, безпокоить пустяками въ хлопотахъ? Пріѣдетъ, тогда и разскажу», — уже засыпая подумалъ онъ.
На слѣдующій день новые строители дороги уѣзжали на линію и, въ благополучіе ихъ пути и ихъ строительства, данъ былъ шумный обѣдъ, съ безчисленнымъ числомъ рѣчей и тостовъ. Дмитрій Ивановичъ вернулся домой одинъ, очень поздно и сильно усталый. Онъ скоро легъ въ постель и спалъ очень спокойно.
На утро слѣдующаго дня онъ всталъ поздно и съ сильною головною болью. Онъ просидѣлъ цѣлый день въ кабинетѣ, пробовалъ писать свое сочиненіе, но голова была тяжела, писалось плохо и даже читалось плохо, когда онъ отъ писанія переходилъ къ чтенію. Въ часъ дня онъ выпилъ рюмку водки, слегка закусилъ и потомъ прилегъ на диванѣ въ кабинетѣ. Онъ скоро задремалъ… И грезится ему буфетъ небольшой станціи желѣзной дороги и за буфетомъ стоитъ Софья Михайловна. Онъ смотритъ на нее, любуется ею и вдругъ подходитъ къ ней и прямо предложилъ ей вопросъ, который удивляетъ его даже во снѣ:
— За кого вы выйдете замужъ, умная и умная дѣвушка?
— Я постараюсь выйдти замужъ за пожилаго человѣка съ состояніемъ, — весело и откровенно отвѣчаетъ она. — Я не боюсь бѣдности, я къ ней привыкла, но, испытавъ сама бѣдность, я не желаю подвергать тому же моихъ дѣтей.
— Но ваше сердце, ваша горячая молодая кровь, ваши живыя чувства не послушаютъ вашей умной головки, и вы отдадитесь тому, кого выберутъ они, а не вашъ умъ.
— О, даю вамъ слово, что нѣтъ! Я знаю себя, знаю жизнь и знаю, какъ можно управлять чувствами, когда бываешь занята, когда нѣтъ свободнаго времени, — все также живо и весело отвѣчаетъ она.
— Но состоятельный мужъ дастъ вамъ много свободнаго времени, предоставитъ вамъ много пустыхъ, но очень веселыхъ развлеченій, на которыхъ такъ легко встрѣтить молодыхъ и красивыхъ мужчинъ. Они начнутъ ухаживать за вами, такъ нѣжно говорить, такъ пламенно смотрѣть и… въ васъ заиграетъ кровь, чувства возьмутъ верхъ надъ умомъ — и между вами и вашимъ старымъ супругомъ легко можетъ разыграться страшная драма.
— Я за прилавкомъ буфета научилась давать истинную цѣну всѣмъ этимъ любезностямъ, ухаживаньямъ и комплиментамъ. За состоятельнымъ человѣкомъ я буду заниматься своимъ образованіемъ: въ институтѣ меня почти ничему не научили… А тамъ, Богъ дастъ, будутъ дѣти и я сама буду кормить ихъ грудью.
— А если не будетъ дѣтей?… Отъ стариковъ рѣдко бываютъ дѣти.
— За дряхлаго, больнаго старика я не пойду. Я пойду вотъ за такого, какъ вы, — и она пристально осматриваетъ его.
— А развѣ вы не можете выйдти за богатаго и молодаго?
— Молодые и богатые мужчины ищутъ себѣ красавицъ, а я только не дурна, да уже и не молода, — мнѣ двадцать первый годъ.
— Я вдовецъ, я богатъ, у меня есть двѣнадцати-лѣтняя дочь, — будьте мнѣ женой, а моей сироткѣ-дочери матерью! — горячо вскрикнулъ онъ, упавъ предъ нею на колѣни.
— Вы говорите правду, — отвѣчала она, пристально посмотрѣвъ на него, — я умѣю узнавать. Хорошо, я даю слово быть вѣрной вамъ женой и помощницей…