Подселенец

— Уйти хочу, — честно признался Граевский.

— И правильно, — согласился Соловьёв. — Не сегодня-завтра нам всем край. Сила сейчас у красных. Мог бы — сам бы удрал. Но не могу. Если я сбегу, народ вообще веру потеряет. А убьют меня — так хоть что-то у кого-то в душе, да останется. А ты уходи. И ребят своих забирай. — Соловьёв закурил, но сразу же затушил папиросу. — И не только ребят.

Атаман ещё минуту помолчал, отхлебнул чаю из стакана в серебряном с императорскими вензелями подстаканнике и продолжил:

— Награбили мы много. Очень много. Ты, атаман, не знаешь всего, а я ведь полмира купить могу сейчас, только зачем? Если я сейчас в избе сижу и чай пью, так это только потому, что нравится мне это и человек я такой — не могу по-другому. А ты, Грай, можешь. Поэтому, — голос Соловьёва окреп, — сейчас ты уйдёшь отсюда и отправишься к моему казначею Абрашке-жиду — он в курсе. Абрашка выдаст тебе, что причитается. Половину можешь потратить на себя и своих людей: всем хватит. А вторую завещаю потратить на дело борьбы с красной заразой. Сделаешь?

Граевский пожевал губами.

— Я-то сделаю.… А почему ты веришь мне? Может, обману?

Соловьёв ухмыльнулся:

— А я и не верю. Только ведь ты не один такой. Разные люди с нашим золотом в разные стороны пойдут, не может быть, чтоб среди них ни одного честного не оказалось. А если выйдет так, что никто за Россию не постоит, не захочет, тогда и жить-то зачем? Зачем мы все жили?

Тогда с Граевским ушло шестнадцать человек. Сейчас, считая самого штабс-капитана, осталось только семеро. Кто-то погиб в неизбежных стычках с наводнившими тайгу, как клопы матрас, красными. Лёня Евграфов просто утонул, когда полез купаться, а казак Сергей Варфоломеев подхватил какую-то непонятную заразу, от которой сгорел за день (закопали его в тайге, поставив простой, наскоро срубленный крест без имени и фамилии). Был ещё Фёдор Крылатов, который надумал ночью наложить лапу на казну и убежать с ней к себе, куда-то в Самарскую губернию. Его Граевский собственноручно пристрелил и хоронить запретил: собака и гнить должна по-собачьи, а не по-людски.

Кто же остался? Во-первых, конечно, Колыванов. Подвижный, как ртуть, нервный, невоздержанный на язык, но верный получше любого пса и такой же беспощадный в бою. Много вместе пройдено, много чего испытано, так что верил Константин Колыванову, пожалуй, побольше, чем себе. Потому как знал за собой некоторые слабости, а вот за есаулом их не замечал.

Во-вторых, татарин Азат. Весь какой-то мощный, приземистый, похожий то ли на свинцовую болванку, то ли на артиллерийский снаряд, но уж никак не на татарина. Потому что родом Азат был не из Казани, а чуть ли не из-под Саратова, а тамошние татары от русских мало чем внешне отличаются. Разве что глаза чуть более прищуренные да скулы по-волжски широкие, а так — чистый русак, если не знаешь, так и не скажешь. А то, что борода плохо растёт, так в лесу, когда побриться уже за праздник, это скорее плюс, чем минус. Надёжный мужик Азат, такого за спиной иметь — лучшего и желать не надо.

Было у него в жизни что-то тёмное, о чём он никогда не говорил, то ли со старейшинами своими поругался, то ли набедокурил чего-то у себя на родине, но получилось так, что ушёл он в пятнадцатом году на фронт, причём не в специальную "иноверческую" роту, а в обыкновенную маршевую, православную. Заслужил пару Георгиев и благосклонность начальства. После переворотов семнадцатого года жизнь его изрядно покидала и потрепала, пока не пристал Азат к банде батьки Грая. При этом оставался он самым что ни на есть реальным мусульманином: пять раз в день коврик расстилал и молился по-своему, но сало при случае жрал не хуже любого германца, а самогон глушил похлеще того же Колыванова. Сдружились, кстати, есаул с татарином крепко, хоть со стороны бы никто и не сказал — что не слово, то ёрничанье в адрес друг друга, прямо-таки комический дуэт из буффонады. Только вот в бою смеяться над ними бы никому и в голову не пришло, очень уж страшны были для врагов есаул Колыванов и татарин Азат.

Ещё был Серёжа Крылов, бывший студент-естественник. Тощенький, очень интеллигентный, по крайней мере внешне, он производил впечатление типичного профессорского сынка из столицы, кем, впрочем, и являлся. В четырнадцатом году он внезапно проникся идеями патриотизма и отправился вольноопределяющимся на фронт, хотя имел бронь. Тут неожиданно проявился другой талант Серёжи. Оказалось, что он является тем, кто называется новомодным английским словечком "снайпер", то есть обладает талантом попадать практически из любого стрелкового оружия точно в цель. Талант был замечен и одобрен. А после нескольких особо удачных выстрелов и соответствующе вознаграждён. В штыковые атаки Серёжа никогда не ходил, и на шашках рубиться у него вряд ли бы получилось, но десятка спокойных секунд ему вполне хватало, чтобы поразить пять целей. Причём с железной гарантией качества. Очень скоро ему просто понравилось убивать.