Подшофе (сборник)

«Ваш пирог».

Несмышленый мальчуган.

Темные круги.

Вульгарная шляпа.

Беседы с пьяницей.

Увольнение Джазбо Меррибо. Очерк.

Высокие женщины.

Воздушные замки.

Странствия нации.

Неужели вы этого не любите?

Все пять чувств.

Мундир Наполеона.

Кабацкая музыка, пароходы, поезда.

Устарелый.

Все отлично.

Кровать в бальном зале.

Книжка пародий под названием «Вышестоящие лица».

Название для плохого романа: «Божий каторжник».

Его последний шанс.

Склонность к кинематографу.

Любовь всей жизни.

Гвен Баркли в двадцатом веке.

В результате – счастье.

Убийство моей тетушки.

Полиция на похоронах.

Крушение

Крушение Февраль 1936 г

I

Разумеется, вся жизнь – это процесс разрушения, но удары, служащие причиной драматической стороны этого процесса, – те внезапные сильные удары, что, как представляется, наносятся извне, – те, которые вы запоминаете и во всем вините и о которых в минуты слабости рассказываете друзьям, оказывают действие не сразу. Есть удары иного сорта, те, что наносятся изнутри, те, которых вы не чувствуете, пока не станет слишком поздно оказывать сопротивление, пока вы наконец не осознаете, что в некотором отношении больше никогда не будете так же хороши, как прежде. Крушение первого рода, по-видимому, происходит быстро, второго же – почти незаметно для вас, но то, что оно произошло, вы осознаете совершенно неожиданно.

Прежде чем я продолжу изложение этой краткой истории, позвольте сделать замечание общего характера: мерилом первоклассного интеллекта является способность одновременно держать в уме две взаимоисключающие идеи и при этом сохранять способность действовать. К примеру, человек должен уметь оценивать положение как безвыходное и тем не менее быть исполненным решимости найти выход. Такая философия вполне подходила мне в начале моей взрослой жизни, когда я видел, как осуществляется неправдоподобное, маловероятное, а зачастую и «невозможное». При наличии определенных способностей вы были хозяином жизни. Жизнь без сопротивления подчинялась уму и старательности, как бы ни сочеталось одно с другим. Занятие преуспевающего литератора казалось полным романтики: вы никогда не станете так знамениты, как кинозвезда, но та известность, что вы заслужили, может оказаться более долговечной; вы никогда не будете обладать такой властью, как человек твердых политических или религиозных убеждений, но вы, несомненно, более независимы. Конечно, в рамках своего ремесла вы никогда не бываете довольны – но что до меня, то я не променял бы это ремесло ни на какое другое.

В конце двадцатых – а мне тридцать стукнуло чуть раньше, чем веку, – мои юношеские сожаления о том, что я не вышел комплекцией (или был недостаточно хорош), чтобы играть в футбольной команде колледжа, и о том, что во время войны я так и не отправился сражаться за океан, вылились в наивные мечтания о фантастических геройских поступках, убаюкивавшие меня бессонными ночами. Казалось, серьезные жизненные проблемы решаются сами собой, а если и были какие-то трудности, то их преодоление вызывало слишком большую усталость, чтобы думать о проблемах более общего свойства.

Десять лет назад жизнь была в значительной степени делом личным. Я должен был уравновешивать ощущение тщетности усилий и ощущение необходимости их предпринимать, убежденность в неизбежности провала и решимость «добиться успеха» – более того, приходилось устранять противоречие между мертвым грузом прошлого и благородными целями будущего. Сумей я добиться этого, невзирая на обычные трудности – семейные, профессиональные и личные, – то ваш покорный слуга продолжал бы жить, как стрела, выпущенная из небытия в небытие с такой скоростью, что лишь благодаря силе тяготения она опустилась бы на землю.

Так продолжалось семнадцать лет, считая год запланированного безделья и отдыха в центре; очередная поденная работа выполнялась лишь в надежде на завтрашний успех. Да, жизнь была тяжелая, однако: «Лет до сорока девяти все будет нормально, – говорил я, – на это можно рассчитывать. Это все, чего может требовать человек, живущий так, как я».

…И вот, за десять лет до сорока девяти, до меня вдруг дошло, что я преждевременно потерпел крушение.

II