Подснежник

– Все ясно, – подвел итог Гарри, когда врач поднял с пола еще не до конца очухавшегося Дэнни и повел к двери. – Давайте-ка убираться отсюда.

Он резко повернулся в мою сторону:

– Ты поедешь с нами.

Меня заставили лечь в багажник «даймлера», и к тому моменту, когда машина наконец затормозила, я едва не задохнулся от страха и выхлопных газов. Мы стояли перед запертым гаражом, притаившимся под пролетом железнодорожного моста. Гарри отпер большой висячий замок, и мы вошли.

Вспыхнул свет. В свете голой лампочки под потолком я увидел большую, почти пустую комнату. На верстаке у боковой стены стояли бутылки, валялись пакеты из-под чипсов и оберточная бумага. У дальней стены я увидел баллон с газом и горелку. В центре этой мрачной, похожей на пещеру комнаты стоял деревянный стул. В гараже он был единственным и выглядел как-то очень одиноко. Вокруг ножек стула был небрежно обмотан тонкий канат.

– Садись, – предложил Гарри.

Я сел, а он подошел к верстаку и выбрал бутылку «Джонни Уокера».

– Хочешь выпить? – предложил он, и я кивнул.

Гарри щедро плеснул виски в треснувшую кружку и протянул мне. Мне пришлось сделать два, может быть три, глотка, прежде чем я осушил ее до дна. Забрав у меня пустую кружку, Гарри кивнул Тони, и тот начал привязывать меня к стулу.

– Ну вот, теперь, пожалуй, можно заняться делом. – Гарри оскалил зубы в улыбке. – Шоу начинается!

– Ну, Терри, теперь твоя очередь, – говорит Гарри, снова разогревая кочергу. – Главное, ты должен верить мне!

И он игриво улыбается, словно все происходящее не более чем детская игра в «слабо».

– Все нужно сделать правильно, ведь ты же не хочешь сжечь себе язык, правда? Он тебе понадобится, чтобы рассказать нам правду. Открывай рот. Шире! Помоги-ка ему, Пузырь!

Тони хватает меня за волосы и тянет, запрокидывая мою голову назад. От этого моя нижняя челюсть сама собой отвисает чуть не до груди. Гарри продолжает греть кочергу, пока она не раскаляется добела. Потом он делает шаг в мою сторону, держа кочергу перед собой.

Паника охватывает меня. Паника и удушье. Я дышу неглубоко и часто, словно собака. Говорить я не могу.

Пожалуйста, Гарри, не надо! Не-ет!!!

– Ну, давай же! Высунь язык!

Я повинуюсь. Во рту у меня сухо, как в Сахаре. Гарри подносит кочергу к моему носу. Кожей лица я ощущаю льющиеся от раскаленного металла жар и свет. Гарри медленно ведет кочергу сверху вниз. С громким шипением она скользит по моему языку. Горячий пар обжигает мне глаза. Я чувствую, как прикасается к языку светящийся металл, но жара не чувствую. Несмотря на это, я уверен, что раскаленная кочерга прожигает мне язык насквозь, превращает плоть в уголь, в золу. На несколько секунд я отключаюсь.

Я прихожу в себя внезапно. Мой рот по-прежнему открыт, но губы онемели и не двигаются. Из пересохшего горла рвутся сухие рыдания. Язык, как ни странно, на месте. Я облизываю губы, и убеждаюсь в этом окончательно. От облегчения кружится голова. Член как-то странно набухает, и в нем рождается сладостное чувство жаркого облегчения. Сначала я не понимаю, в чем дело, но потом до меня доходит, что я обмочился. Сквозь застилающие глаза слезы я гляжу на Гарри, который благосклонно кивает. Моча течет у меня по ногам и лужицей собирается под стулом.

– Ну, ну, – говорит он и треплет меня по плечу. – Вот и все. Теперь все позади.

Но я все плачу и никак не могу остановиться. Гарри бросает кочергу на подставку, выключает горелку и снова поворачивается ко мне. Тони отпускает мои волосы, и Гарри по-отечески приглаживает их пятерней.

– Ну, будет, будет, – говорит он негромко. – Я не сержусь. Теперь ты можешь все мне рассказать.

И я рассказываю. Я рассказываю все. Я пытаюсь рассказать все сразу, но он останавливает меня и заставляет начать с самого начала. Время от времени Гарри задает уточняющие вопросы, и постепенно правда выплывает наружу. Вся правда.

Тони отвязывает меня от стула, и Гарри наливает мне еще виски. На этот раз спиртное обжигает мой начинающий распухать язык, и я, поперхнувшись, выплевываю почти весь скотч на себя.

– Я скажу тебе, что будет дальше, – говорит Гарри, словно прочтя мои мысли. – Ты свободен и можешь идти. Мы с тобой квиты. Только не надо никому ни о чем рассказывать. Теперь-то ты знаешь, что может случиться, если ты станешь болтать языком.

Вот и все. Я никогда больше не видел Гарри, и только годы спустя, когда начался этот процесс, сделавший его знаменитым или, вернее, печально знаменитым, я услышал о нем снова. Когда я уходил из гаража, Гарри отсчитал мне несколько банкнот – что-то около пятидесяти фунтов. Казалось, он сделал это только для того, чтобы напомнить мне, что я – его должник. Домой я вернулся на такси. На следующий день у меня на языке выступило несколько небольших белых пузырьков, которые мешали мне говорить. Впрочем, никакого желания говорить у меня не было.

2 Почетный член