Подснежник

Дейч. Я думаю, что среди народовольцев она произведет впечатление разорвавшейся бомбы.

Плеханов. Там есть одно место, где я характеризую народовольчество как направление, у которого отсутствуют принципы. Лаврову это, естественно, не должно понравиться.

Дейч. Но только не соглашайтесь ни на какие существенные исправления.

— Конечно, не соглашусь. Это исключается.

— В крайнем случае мы найдем возможность издать у статью отдельной брошюрой.

— Каким же образом?

— Игнатов, кажется, уже сторговал типографию.

— У Трусова?

— Да.

— Насколько я знаю, там есть только шрифт и наборный станок.

— А это уже полдела.

— А кто же будет набирать текст и печатать?

— Мы, ваши единомышленники. Сами и наберем, и напечатаем.

— Лев Григорьевич, по-моему, вы переоцениваете наши возможности.

— Когда заходит речь о том, чтобы нанести по народничеству удар такой силы, который содержит ваша статья, а я помню ее конспект, лучше переоценить свои возможности, чем недооценить их.

— Опасно и то, и другое. Лучше оставаться на реалистической позиции.

— Посмотрим, посмотрим… А вот, кстати, и Бразери де ла Террасьер!

— Мне что-то уже даже и не хочется осуществлять нашу большую студенческую программу.

— Жорж, а юная госпожа Плеханова?

— Ваше участие вдохнуло в меня новую энергию. Захотелось вернуться домой и поработать.

— Как вы назвали дочь?

— Евгенией. В вашу честь.

— По одной рюмке за маленькую Женю, а?

— Ну, если только по одной…

— И по второй за Розу. Она у вас молодец.

— За Розу отказаться не могу. Вообще, если бы не она…

— Вперед, и горе Тихомирову!

— Лева, вы змей-искуситель.

— Вы же сами увлекли меня… Добрый вечер, мсье. У вас есть русская водка?

— В моем кафе, где собирается столько русских социалистов, не может не быть русской водки.

— Тогда две рюмки водки.

— Смирнофф?

— Безусловно.

— Прошу, мсье.

— За здоровье маленькой Жени!

— Спасибо, Левушка…

— Мсье, повторите!

— С удовольствием, мсье. Прошу, мсье.

— Жорж, за здоровье Розы!

— Спасибо, Левушка. Этот день мне запомнится…

— Вперед, и горе Тихомирову!

7

— Павел, я взял статью обратно.

— Какую, Жорж?

— «Социализм и политическая борьба». Из «Вестника „Народной воли“».

— Как было дело?

— Ты помнишь историю с заметкой о Щапове?

— Помню.

— Я сказал тогда Тихомирову, что пришла пора резкой критической оценки всех теоретических элементов нашего народничества, что старые формы нашей «народной жизни» и «народного миросозерцания» слишком тесны для того, чтобы воплотить в себе теорию и практику нового русского социалистического движения, что наша социально-революционная партия должна начать новый период освободительной борьбы — социал-демократический.

— Да, я все это помню.

— Так вот, получив статью «Социализм и политическая борьба», Тихомиров тут же переслал ее Лаврову, и оба они обвинили меня в отступничестве и чуть ли не в предательстве идеалов народничества. Особо возмутило их то положение статьи, где я указал на отсутствие у «Народной воли» принципов современного научного социализма. Короче говоря, печатать статью они отказались в самой категорической форме.

— Ну, что ж, пожалуй, пришло время расставаться с ними навсегда.

— К сожалению, из нашей попытки повернуть их к марксизму ничего не получилось.

— Мы сделали все, что смогли, и даже больше того.

Плеханов. Твою статью о социализме и мелкой буржуазии они печатать, по всей вероятности, тоже не будут.

Аксельрод. Это немудрено. Статья насквозь пропитана неприемлемым для них духом марксизма.

Плеханов. Чего же ждать еще? Нужно делать практические выводы. Они созрели у каждого из нас уже давно. Сейчас необходимо придать им наиболее законченное организационное выражение.

Аксельрод. Мы говорим об этом уже давно. Наступила пора действовать.

Плеханов. Решительный разрыв с народовольством?

Аксельрод. Да, решительный.

Плеханов. О Тихомирове я совершенно не сожалею. Он человек вчерашнего дня. Сложнее будет порвать с Лавровым. Все-таки Петр Лаврович был для меня духовно очень близким человеком. В определенной степени именно он пробудил во мне так называемую «критическую мысль». Не скрою, в свое время я испытал очень сильное влияние взглядов Лаврова на свои убеждения. А если уж говорить совсем откровенно, то именно Лавров, Чернышевский и Маркс были моими самыми любимыми социалистическими авторами. Они развили и воспитали мой ум во всех отношениях.

Аксельрод. Я понимаю тебя, Жорж. Очень тяжело идти на духовный разрыв с людьми, которым ты по-человечески симпатизируешь.