Подснежник. Повесть о Георгии Плеханове

— И что это за группа?

— Называют себя «Социал-демократическим обществом», руководит некто Бруснев.

— Любопытно.

— Кто же пойдет от нас на связь с Брусневым?

— Пока не знаю.

— А я знаю.

— …?

— Некий господин Плеханов. Бросит все свои осточертевшие бумажки, отмоет руки от чернильных пятен и отправится в Россию.

— Шутите, Жоржинька. Никто вас в Россию не отпустит.

— А я сбегу.

— Чтобы сразу попасть в Петропавловку? Больше месяца вам с вашим туберкулезом там не выдержать. Уж я-то знаю, сиживала и в Петропавловке, и в Литовском замке.

— Вера, а если серьезно?

— Надо думать…

— Жорж, на связь с Брусневым пойдет Райчин.

— Заведующий нашей типографией?

— Он самый.

— Согласен. Парень толковый. Но необходимо все предусмотреть самым тщательным образом, чтобы Райчин ни в коем случае не повторил истории с Левушкой Дейчем. Мы не можем разбрасываться людьми. У нас их совсем нет.

— Хорошо. Я сама буду готовить его к переходу через границу.

Поначалу все складывалось очень удачно. Райчин благополучно достиг Петербурга, установил контакт с Брусневым и передал его группе транспорт нелегальной литературы.

Договорились о том, что группа Бруснева берет на себя прием из Женевы всех новых изданий «Освобождения труда» и распространение их среди петербургских рабочих. А незадолго до этого рабочие, находившиеся под влиянием кружка Бруснева, устроили в Петербурге первую в России пролетарскую маевку, во время которой было произнесено несколько речей с призывом к свержению самодержавия.

Первомайские выступления русских рабочих, перепечатанные на гектографе, были доставлены в Швейцарию. Это была редкая удача. Плеханов срочно, под предлогом посещения семьи, приехал из Франции в Женеву.

Было решено, что группа «Освобождение труда» издаст в своей типографии речи петербургских рабочих на маевке. Георгий Валентинович сам правил и держал корректуру.

— Здесь каждая буква — на вес золота! — возбужденно говорил Жорж Вере Засулич и Павлу Аксельроду. — Потому что это уже осуществление нашей программы на деле. Выступают сами пролетарии, мы печатаем их подлинные слова!.. Идеи научного социализма дошли наконец до своего главного адресата — до рабочего человека… Цены нет этому сверхдрагоценному, сверхуникальному изданию!

Но на этом удачи кончились. Хотя участники брусневского кружка распространили на фабриках и заводах отпечатанные в Женеве первомайские речи рабочих, вскоре группа Бруснева была разгромлена. Связь с Россией снова оборвалась.

Получив это трагическое сообщение, «узник из Морне» не выдержал и слег. Вера Ивановна опасалась, что на нервной почве у Георгия Валентиновича произойдет новая вспышка туберкулеза…

2

После выступления на учредительном конгрессе Второго Интернационала имя Плеханова стало известно в европейских социал-демократических кругах. Теоретический журнал немецкой рабочей партии «Новое время» предложил ему выступить на своих страницах с материалом, тему которого автор сочтет возможным определить сам.

Во время «лондонской недели» Георгий Валентинович обещал Энгельсу, что к шестидесятой годовщине смерти Гегеля обязательно напишет о нем. И вот теперь он отправил статью о Гегеле в «Новое время», и она была напечатана в нескольких номерах.

Получив журналы и прочитав статью, Энгельс послал телеграмму главному редактору «Нового времени» Карлу Каутскому: «Статьи Плеханова превосходны». Каутский сразу же переслал Георгию Валентиновичу отзыв Энгельса.

Растроганный Плеханов ответил «Фридриху Карловичу» большим письмом. «Вы написали несколько благожелательных слов Каутскому, — писал он, — по поводу моей статьи о Гегеле. Если это верно, я не хочу других похвал. Все, чего я желал бы, это быть учеником, не совсем недостойным таких учителей, как Маркс и Вы».

Спустя некоторое время Энгельс скажет в одном частном разговоре, что знает только двух человек, которые поняли марксизм и овладели им. Эти двое — Меринг и Плеханов.

В статье «К шестидесятой годовщине смерти Гегеля» Георгий Плеханов выступил в европейской социал-демократической печати как глубочайший теоретик марксизма… Он утверждает, что все современные общественные науки — история, право, эстетика, логика, история философии, история религии — испытали на себе могучее, в высшей степени плодотворное влияние гегелевского гения, гегелевской философии и приняли новый вид благодаря толчку, полученному от Гегеля.

Почему?

А потому, что Гегель был диалектиком и на все явления смотрел с точки зрения процесса становления. А в природе и особенно в истории процесс становления всегда является двойным процессом: уничтожается старое и в то же время на его развалинах возникает новое.

И поэтому, если философия познает только отживающее старое, то познание односторонне. Такая философия не способна выполнить свою задачу познания сущего.