Подсолнух

Татьяна и без того покраснела, потому что стояла вниз головой, но после таких слов кровь ринулась к лицу, особенно щекам, с удвоенной скоростью в троекратной объеме. Девушка не выдержала и выпрямилась, но Оля подошла к ней и снова наклонила, поддерживая руками живот и спину. Она заставила Татьяну сделать движение попой вверх. Затем еще раз и еще, пока результат ее не удовлетворил.

– Вот так, – коротко сказала она и вернулась на пуф к сестре.

Юля продолжала смотреть на Татьяну испытующим взглядом, то ли выискивающим слабинку, то ли, напротив, сильные стороны.

– Я бы прогиб в спине все-таки увеличила, – добавила, наконец, она, спустя минуту наглого разглядывания Татьяниных ягодиц, и тоже подошла к ней. – Ну-ка!

Одной рукой она схватила девушку за шею, а вторую положила на поясницу и повела голову подопытной вниз, прогибая спину почти с усилием. Татьяна с трепетным спокойствием вновь прибывшего падавана терпела все манипуляции со своим телом. Если не считать заплывшей кровью головы, урок «кореянок» пошел ей на пользу. Она еще несколько раз отрепетировала это движение, как бы закрепив его в мышечной памяти, а потом наступила пора выходить в зал.

На подиуме у туалета ее по-прежнему не замечали. Точнее, смотрели как на красивую игрушку, маятник, дрыгающийся под музыку, задающий темп механизм с искусственной улыбкой. Но Татьяна в уме хвалила себя сама, как раньше всегда это делал отец. Даже если при нем какой-то преподаватель ругал Татьяну за корявость движений, отец, сперва поворчав на преподавателя, пускался в расхваливания дочери. Это сглаживало все негативные впечатления и поднимало самооценку. Поскольку отца рядом не было, и за такое он бы вряд ли ее похвалил, она решила сама этим заняться. После каждой удачно выполненной, на свой взгляд, связки она отвешивала себе маленький комплимент наподобие: «Молодец, Татьяна, – сейчас гибко!», «Плавно получилось – так держать!», «Прогрессируешь – уже хорошо!».

После выступления она забежала по-быстрому в комнату отдыха выпить стакан воды из кулера. Ей повезло, там никого не было, и она быстро выбежала в дверь напротив. Адлия размешивала моющее средство в ведре с водой, когда Татьяна с шумом ворвалась в подсобку.

– Ты как раз, – улыбнулась женщина и тут же ойкнула, оценив вид девушки в костюме. – Ты прямо так будешь?

Татьяна посмотрела на свою обувь на высоких каблуках и поджала губы. Пришлось возвращаться в гримерку и переобуваться в кроссовки. Вернувшись, она застала Адлию на выходе.

– Возьми там в верхнем ящике в стеллаже такой же халат, – сказала женщина, ущипнув себя за полосатый воротник. – И тележку.

Татьяна кивнула, вбежала в подсобку и достала из пластикового белого ящика запакованный в шуршащий пакет, в каких на рынках продавалась одежда, такой же синий халат. Она быстро застегнула все пуговицы, схватила за ручку ближайшую телегу и вышла следом за Адлией.

– На, волосы заплети. И это надень.

Женщина протянула Татьяне тонкую канцелярскую резинку и комок голубой хлопковой ткани, который в развороте оказался шапочкой наподобие поварского колпака. Девушка поблагодарила ее кивком и скрутила волосы в полупучок-полухвост на затылке, чтобы они не лезли в лицо, а поверх натянула шапочку. В клубе имелось два туалета для посетителей по одному на этаж и в каждом по пять кабинок. Если бы не очереди в них, их можно было бы убрать минут за двадцать. После уборки в коммунальной квартире, Татьяна думала, что ей уже ничего не испугаться. Но то был домашний туалет, которым пользовалось максимум пять человек, хоть и незнакомых Татьяне, но относившихся к туалету как к своему. Здесь же туалетом пользовались мало интересующиеся проблемами уборки пьяные молодые люди, которые не всегда даже вспоминали о необходимости слива за собой, видимо, торопясь вернуться на горячий танцпол. Но клубу требовалось держать марку, поэтому приходилось убирать все досконально. Адлия коротко объяснила Татьяне, что к чему, и они, разойдясь по двум концам, стали убирать по кабинке, чтобы сойтись в центральной. Девушка старалась на людей не смотреть, чтобы они ее не узнали. Хотя они не смотрели на нее даже тогда, когда она танцевала на подиуме, поэтому страхи были преувеличены, но чувство неловкости и даже стыда от этого никуда не делось.