Подсознание. Великолепная история человечества

Подобно жирафу и утконосу, существа, населяющие эти отдаленные области сознания, совершенно невероятны. Тем не менее они существуют, это факт наблюдения; и их как таковые не может игнорировать никто из тех, кто честно пытается понять мир, где он живет.

Креатуры нашего сознания, иногда поразительные, словно божества, а порой разочаровывающие, как неумелые наброски, Юнг называл имаго — мысленными образами разной степени сложности, индивидуальными репрезентациями различной степени правдоподобия и независимости. Он оставил подробный отчет о своих отношениях с персонажем из сна Филемоном, египетско-эллинским язычником. Впервые античный герой явился Юнгу в 1913 году и стал для психиатра гностическим гуру:

Филемон и другие персонажи моих фантазий принесли мне решающее понимание того, что в психике есть вещи, которые я не произвожу, но которые производят сами себя и живут собственной жизнью. Филемон представлял собой силу, которая не была мной. В своих фантазиях я вел с ним беседы, и он говорил вещи, о которых я осознанно не думал. Ибо я ясно замечал, что говорил он, а не я. Он сказал, что я отношусь к мыслям так, будто я сам их порождаю, но в его представлении мысли подобны зверям в лесу, или людям в комнате, или птицам в воздухе. Он добавил: «Если бы ты увидел людей в комнате, ты бы не подумал, что сам создал этих людей или несешь за них ответственность». Это он научил меня духовной объективности, реальности души.

Ментальная фауна — это вполне подходящая среда для бесчисленного множества объектов и социальных отношений, которые отображаются в нашем сознании, включая моделирование поведения других людей и удивительную автономию персонажей. Она является эхом гораздо более сложно устроенной фауны недавнего прошлого, когда слово предков было законом и патриархат не терпел никаких возражений.

Кроме людей, существ и божеств, живых или мертвых, мы держим в голове во взрывном порыве образов, эмоций и ассоциаций весь геральдический легион прошлого — от таинственного Повелителя Зверей времен верхнего палеолита до Годзиллы; от Ахилла до Мухаммеда Али; от Энхедуанны до Барбары Мак-Клинток; от Инанны до Эми Уайнхаус; от наших бабушек и дедушек до наших детей.

Именно с имаго — со всеми ними и только с ними — мы являемся в сновидениях. И каждое из них есть лишь отфильтрованная и отредактированная часть этого целого, внешне существующего лица или персонажа.

В височно-теменной коре обитает не только эго, но и наша внутренняя фауна. Когда мы бодрствуем, цепи префронтальной коры осуществляют тормозящий контроль. Он отсекает все диссонирующие голоса ментального многоголосья, чтобы мы могли в реальности произвести одно-единственное действие. Но во время сна тормоза отпускают: клетки отпираются и все дикие звери выходят на прогулку.

Согласно этой теории, ощущение, что мы видим только один сон, возникает из-за присутствия саморепрезентации сновидца в одном сне за один раз. Все точно так же, как на съемочной площадке: присутствие актера не мешает студии снимать в это же время еще несколько фильмов. Перефразируя высказывание индейцев лакота о памяти, «сон подобен прогулке по ночной тропе с зажженным факелом. Факел освещает только определенное расстояние… А за ним тьма».

Я помню сны, персонажи которых не просто появлялись и исчезали — в них резко менялись актеры, декорации, возникало сильное волнение, будто мое сновидящее «я» покинуло свой сон и вошло в другой, короткий круг нарративов, сотканных из того же материала. Это была чистая электрическая реверберация воспоминаний, но с тем отличием, что второй сон, казалось, начался и развился в отсутствие сновидящего «я», как будто он уже существовал до того момента, как «я» вошло в «соседнее» сновидение.