Подстилка первородных (СИ)

— Ох, Клаус, боже, клянусь, я достану тебя даже на том свете, — отвечает девушка, издавая протяжный стон от боли, что продолжает пульсировать в левой лопатке, — Учти, Ребекка убьет тебя за то, что ты позволил её единственной подруге умереть, — парирует она, стараясь аккуратно перевалиться на другой бок, но от этого становится только хуже. А на том конце провода – гнетущая тишина. Тишина, что в нынешних обстоятельствах режет слух. Она думает, что гибрид ей уже не ответит, но и трубку он до сих пор не сбрасывает и поэтому этого не решается сделать и блондинка тоже. Это новый способ издевательств? Тогда где его привычные язвительные комментарии? Так, на самом деле, было бы намного лучше. В ушат звенит, так громко, но удар чего-то тяжелого о дверь она всё-таки слышит, хрипло вскрикивая.

— Боже мой! — Сквозь картонную дверь прорывается лезвие ножа, он медленно идет вниз, не без усердия учителя уверенно продвигаясь к замку.

— Не бросай трубку, — четко отчеканивая каждое слово говорит Майклсон, — Я уже рядом, — более спокойно добавляет он. Сама этого не ожидая, Ханна всхлипывает, только сейчас замечая очевидно подступающую к горлу истерику. Она прижимает всё ту же руку, в которой держит телефон ко рту, подавляя всхлипы, тыльной стороной ладони вытирает глаза, тяжело дыша. Другую руку, также как, наверное, всю левую сторону, она, кажется, не чувствует. Но, невзирая на это, старается приподняться, пятясь спиной к двери комнаты Кэролайн. Правой рукой девушка пытается нащупать замок, она чувствует себя настолько слабой сейчас, что кажется даже еле-держащаяся защелка двери не поддается её дрожащим рукам. Дверь, безжалостно разодранная ножом, наконец-то подчиняется Аларику и он распахивает её. Телефон падает из руки девушки и с громким ударом приземляется на белоснежный кафель. Она кидает на него безнадёжный взгляд. Крышка улетела в противоположную от основного корпуса сторону, а по экрану пошли огромные трещины, явно несовместимые с жизнью мобильника.

— Мистер Зальцман, — произносит девушка намного тише, чем хотела, может быть, он вообще не услышал её, — Вы не хотите этого делать, — сама не веря в тот бред, что говорит, добавляет она, но ведь это лучше, чем ничего. Ноги подкашиваются – она держится на них из последних сил. А Аларик продолжает наступать медленными шагами. «Вдох-выдох» – повторяет она про себя. Девушка правда старается сохранить те небольшие крупицы рассудка, что остались, но желание просто закрыть глаза с каждой секундой преобладает всё больше. Мужчина оказывается в нескольких шагах от блондинки. Секунда – мимо них пролетает тень, откидывающая учителя из ванной комнаты, а после она слышит крик Елены и видит возле Аларика только что подошедших Гилберт и Стефана. «Что, правда что-ли?» — пролетает мимолетная мысль в голове Ханны перед тем, как она падает на пол. «Перед смертью у всех кафель становится таким мягким и теплым? А еще вкусно пахнет. Подозрительно знакомо, смерть пахнет, как Клаус?». Почему-то последние мысли кажутся ей вполне забавными. Слишком забавными – она бы посмеялась, если бы могла, но её максимум – едва приподнятые краешки губ.

— Я рад, что тебе весело, любовь моя, — знакомый британский акцент, который только подтверждает её теорию, заставляет издать тихий смешок, что, скорее, похож на измученный стон. Она чувствует, как рука Клауса аккуратно, но уверенно заходит за её спину, — Будет больно, — резюмирует он, одним резким движением доставая нож из спины Форбс, что на удивление для него самого зашел довольно далеко. Девушка вскрикивает, ощущая одновременно неимоверную боль и долю некого облегчения, но на это явно ушли остатки её энергии, — Тихо, девочка, не смей умирать на моих руках, — весело говорит Майклсон, — Я не хочу снова сталкиваться с гневом Ребекки, — он прокусывает свое запястье, поднося его ко рту блондинки, но она никак не реагирует. Ему приходится приподнять её голову, насильно вливая свою кровь, чтобы добиться хоть каких-то движений с её стороны. Она чувствует терпкий солоноватый вкус на своих губах. Это последнее, что она ощущает перед тем, как всё-таки ненадолго покинуть эту довольно нервную ночку.

Первое, что отмечает Ханна, когда просыпается – она все еще жива. Второе – она уже не чувствует той ужасной боли, что сковывала движения, напоминая о своем существовании. И это непременно радует. Воспоминания медленно, но верно возвращаются, хоть Форбс и предпочла бы повременить с ними – голова и так слишком тяжелая. Она в своем доме, в своей комнате, на своей кровати – это успокаивает. Света нет – только лучи тусклого уличного фонаря попадают в помещение.