Подвал

Фостер посмотрел на башню, как альпинист, созерцающий неприступную высоту. В сумерках она выглядела не уродливой, но по-прежнему казалась загадочной. Целый день люди входили в здание и выходили из него. Вместе с Дженкинс они следили за ними: проверяли каждую посылку, каждый рабочий был допрошен, каждый жилец, который приходил или уходил, сверялся по имеющемуся у них списку. Но им так и не удалось заметить что-нибудь необычное или подозрительное.

Иногда Фостер ходил и проверял мусорные контейнеры, переулки и землю вокруг башни. И всякий раз ничего не находил. И хотя он не знал, что именно ищет, ничто не ускользало от его внимания. Он все еще ждал, что, открыв крышку или заглянув за угол, увидит то, чего больше всего боялся увидеть.

Когда наступила ночь, им с Дженкинс пришлось сидеть в машине и ждать. В окнах квартир зажигался свет, и поток входящих и выходящих людей постепенно иссякал. Молодежь собиралась компаниями на углу улицы, пьяницы шли в пабы, а запоздавшие пешеходы возвращались домой с работы. Крики, музыка и вопли голодных младенцев разносились в воздухе, порой к ним присоединялся доносившийся с Уэстуэя вой сирен. Фостер один раз вышел из автомобиля и прогнал дворняжку, собиравшуюся пометить заднее колесо автомобиля.

Никогда еще Фостер не чувствовал себя таким беспомощным. Он ощущал, как течет время. Десять вечера, одиннадцать, полночь. Годовщина четвертого убийства 1879 года наступила. Первые три трупа нашли в интервале между полуночью и рассветом. Он не видел причин, почему на сей раз что-то должно быть иначе.

Шум города стихал, улицы пустели, но сирены не замолкали. Гасли огни в окнах дома, лишь немногие оставались освещенными — кто-то выходил в туалет, страдающие бессонницей люди бессмысленно пялились в экраны телевизоров. Они с Хизер почти не разговаривали. Сидели и ждали, что произойдет дальше.

Близился рассвет. Фостер разрешил Хизер подремать. Сам он настолько устал, что в любой момент готов был отключиться, им овладело изнуряющее беспокойство, он даже не мог унять дрожь в ноге. Его мать называла это пляской Святого Витта. Словно сквозь туман он слышал ее слова. У него уже давно не случалось чего-либо подобного.

Взошло солнце, и башня пробудилась ото сна. Сначала ушли рабочие, потом вернулись прожигатели жизни. Хизер проснулась и нацедила из термоса две чашки настоявшегося кофе.

— Что будем делать? — спросила она.

— Ждать, — ответил Фостер. — Иного выхода нет.

Его мобильный зазвонил. Это был Дринкуотер.

— Вы рано встали, — заметил Фостер.

— Я и не ложился. Мы здорово продвинулись с прошлого вечера. Примерно в три часа ночи они нашли нож, похожий на тот, которым убили двух из трех жертв. Его обнаружили в саду Терри Кейбла, под розовым кустом. Теперь его отдали на экспертизу.

На мгновение Фостер потерял дар речи.

— Проклятие! — воскликнул он.

— Вы о чем? Я сообщаю вам лишь то, что знаю.

— Да, Энди. Но ножом, который они нашли, не убивали ни Джеймса Дарбишира, ни Демми Перри. А если даже и убивали, то подбросили в сад, чтобы подставить Кейбла.

— Все считают, что это большой прорыв, — пробормотал Дринкуотер. — А у вас что-нибудь случилось?

— Нет, — пробурчал Фостер. Он знал, что пока четвертую жертву не обнаружили, Харрис и его дружки с каждой минутой все больше укрепляются в уверенности, что они поймали преступника.

Он закончил разговор с Дринкуотером и покачал головой.

— Что с вами? — произнесла Хизер.

— Прошлое повторяется.

— Что вы имеете в виду?

— Вы знаете, что в 1879 году в Кенсингтоне была совершена серия убийств. Газеты сходили с ума, люди были напуганы, а полиция — в панике. Она арестовала одного человека, чтобы их больше не поливали дерьмом. Вскоре полиция решила, что надо возбудить дело против человека, которого заподозрили. И вдруг — о чудо! — в его доме находят нож.

— Вы уже говорили мне об этом.

— Да, но я вам еще не сказал, что нож чудесным образом обнаружили в саду Терри Кейбла в тот момент, когда пресса стала обвинять нас в отсутствии активных действий.

Хизер не поверила Фостеру. Она была готова играть роль адвоката дьявола.

— А вы не считаете, что он мог совершить данные преступления?

— Хизер, вы не хуже меня понимаете, что происходит. Они стараются убедить себя, будто он виновен. И не важно, что он — их единственный подозреваемый. Они убеждены, что он виновен. А при этом нет улик, доказывающих его вину.

— А как же GHB?

— Совпадение. Деталь, а не мотив. Зачем ему убивать тех людей? Зачем уродовать? Почему он оставлял их трупы в тех же местах, в те же даты? Они не могут получить ответа на вопросы. Мы знаем: убийца следует схеме. И делает это из-за того, что случилось после суда 1879 года. Вероятно, нам даже известен мотив.

— Значит, у них есть подозреваемый и нет мотива? А у нас есть мотив и нет подозреваемого?

— Даже не ясно, что лучше, — пробормотал Фостер.

— Надеетесь, что мы найдем труп? Чтобы доказать вашу правоту?